«Театральное искусство сегодня»: творческая встреча с Константином Райкиным
8 декабря в Новосибирском академическом молодежном театре «Глобус» состоялось открытие театральной программы XII Международного Рождественского фестиваля искусств. Зрители увидели спектакль Российского государственного театра «Сатирикон» имени Аркадия Райкина – «Человек из ресторана» по повести Ивана Шмелева в постановке Егора Перегудова. 9 декабря, накануне второго показа спектакля, в «Глобусе» прошла творческая встреча «Театральное искусство сегодня» с художественным руководителем «Сатирикона», народным артистом России Константином Райкиным. Предлагаем вашему вниманию прямую речь знаменитого актера и режиссера.
О произведении и спектакле
– Это было предложение Егора Перегудова, на которое я сразу ответил «да». К моему стыду, до этого я не читал произведение Шмелева. Прочел «Человек из ресторана» в литературном виде, это меня сразу пронзило. Дальше режиссер сделал инсценировку, мы начали репетировать и сделали спектакль. Я пригласил Перегудова в театр, потому что увидел несколько его работ, в частности, в «Современнике», который для меня – родной дом, я десять лет в свое время работал там.
В этой повести все очень просто. Мне кажется, она безумно попадает в наше время, в самую сердцевину проблемы. Это как в море искушений, соблазнов, унижения, всякого давящего, принижающего человеческое достоинство, все-таки остаться человеком, как свое достоинство не потерять и сохранить самые важные на свете вещи. Невозможно говорить о чем-либо, не впадая в острые проблемы. Традиционные духовные ценности, о которых все время пишут и говорят, – это самая уязвимая часть у власти, потому что она их не соблюдает. Как раз традиционные ценности и восстают все время. Потому что говорят о совестливости, честности, сострадании.
Мне кажется, что носителем главных ценностей, вдохновителем, воспитателем в духе этих ценностей является наша великая русская литература XIX века. Наш «золотой век», который есть прививка вкуса, смысла, духовности. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой, Чехов, Достоевский, Островский говорят о том, что… Если выкристаллизовывать главное, то оно заключается в том, что человек – есть самая бесконечная ценность. Его жизнь, его личность – самая высокая драгоценность в стране, в государстве, в обществе. Конкретный человек с его качествами, с его жизнью. Это есть национальная идея. Патриотизм не может быть национальной идеей, потому что это вещь вторичная, результативная, не изначальная. Патриотизм – это результат. А национальная идея – человек, его бесконечная ценность. И никогда это не было в России так на деле. Человек – самое низкое звание. Вообще искусство должно этим вопросом заниматься. Оно должно отстаивать человека. Шмелевское произведение мне дорого прежде всего вот этим.
Великое значение для составления личности человека имеет: в какой среде он воспитан, что он прочел, в чьи руки он попал и как он развивается. Я мог бы стать совсем другим человеком, при всех моих генах, совсем по другой бы дороге пошел, не попади я в свою семью, не прочти я в нужное время нужных книг, это определяет в огромной степени человека. Шмелев в этом смысле совершенно прекрасный, удивительный писатель. И его произведение, в частности.
В Москве и везде, куда мы возили спектакль, он производит очень сильное впечатление на зрителей. Там довольно непростой язык, воспоминания в воспоминаниях, это сделал специально Егор, чтобы перевести литературу в драматургию. Мне нравится, как зал на это реагирует, особенно в конце. Потому что важно, чтобы история пробила. Я понимаю, что это темы нужные, потому что люди испытывают потребность в подтверждении своих духовных основ.
О зрителе
– Когда я говорю «люди испытывают», конечно, имею в виду театральных зрителей. Надо не заблуждаться. Надо понимать, что театральный зритель при всех аншлагах, при всех битковых состояниях залов, это все-таки абсолютное меньшинство. По мировой статистике, любой город мира, где есть театры, туда ходят не более девяти процентов населения этого города. Если даже один раз человек пришел в театр, он уже входит в эти девять процентов. Больше девяноста процентов любого города мира не ходят в театр вообще никогда. А это базовый вид искусства. Чтобы не разочаровываться в людях, надо не очаровываться слишком. Так жизнь устроена. Людей, испытывающих потребность в духовной подпитке, – меньшинство. Людей грубых, не тонко чувствующих, мало задумывающихся, как называл их Достоевский, «непосредственных деятелей», гораздо больше.
Бывают ситуации, которые этих «непосредственных деятелей» делают очень талантливыми. Я верю, что один и тот же человек в разных обстоятельствах может быть разным. Когда говорят, что искусство не может изменить мир, людей, я с этим не согласен. Я в этом смысле такой оптимист, с каждым днем подтверждающий оптимизм практикой. Обязательно меняет. Другое дело, что это некая духовная баня, которая должна быть регулярной. Это некоторый идеализм, не на всю жизнь, но на два или три часа, пока идет сильный спектакль, чрезвычайно меняются люди. Поразительные, прекрасные, божественные метаморфозы.
Я наблюдаю за зрителями. Приходит пестрая публика такая. Есть соблазн подумать: какая публика разношерстная, несобранная. Хотя почему зрители должны быть собранными? Это артисты должны быть собранными. И вот начинается спектакль. Если он правильно сделан, зрители – раз, и единое целое. Их совершенно не смущает момент, что они абсолютно одинаковые. Потому что у каждого своя мотивация, в этот момент они абсолютно подключены, в них Бог проснулся.
И оказывается, что люди ссорятся, собачатся между собой только на уровне средней температуры житейской, невдохновенной. Тридцать шесть и шесть. Т. е. нехудожественная температура. Когда они на уровне житейских своих дел – в них куча распрей, несогласий мелких, крупных. Даже не про нашу страну говорю, а про весь мир. Такая трамвайно-троллейбусная буфетная атмосфера ужасно людей разъединяет. Как только они возвышаются над собой, они становятся очень похожими и едиными.
Благодаря искусству человек способен вдруг как-то над собой подняться, потому что в нем Бог просыпается. Это все он, человек, который в житейской жизни трусоват, жуликоват и т. д., вдруг становится совершенно иным. И у них так растопыриваются лица. Самые мужественные мужчины, скалистые, непробиваемые в антракте, такие ценители, дегустаторы искусства, вдруг во время действа, когда сами себя не видят в темноте, становятся «божественными дураками». Детство какое-то в них возникает. Пока идет спектакль. Потом забудут, кончится спектакль, они опять вернутся в свое состояние. Но это было в их жизни. И Бог это запомнил.
О профессии
– Я много езжу по стране с гастролями. Конечно, в основном имею дело с театральной жизнью. Не говоря о том, что я и в Общественной палате сидел, занимался театральными вопросами. Знаю, какая трудная жизнь у региональных театров. Она и в столицах-то очень непростая. Но в нестоличных местах бывает из рук вон плохо, расклеивающиеся театры. Почему? Очень трудно сохранить трепет. Это очень важное понятие вообще. Независимо от возраста для актера. Я вижу это и по своему театру, который сказать, что я его люблю, мало что сказать. Это самое главное, что у меня есть. Но я достаточно трезво оцениваю ситуацию.
У любого актера очень много искушений, он востребованный, может сниматься в разных очень плохих сериалах, работать в очень плохой антрепризе. Если нет таких предложений, он начинает пробовать себя в других сферах. И превращается в ремесленника с апломбом. Уходит трепет. Ему не на что надеяться. Бывает неудачный режиссер. Очень много разгильдяйства. Очень много лени. Много в нашем деле пороков. Это же жертвенная профессия. Просто инструмент, на котором играют все, не может быть тонко настроен. Уходит очень важное в нашей профессии трепетное ученичество, решимость рискнуть.
Актерское дело, театральное дело вообще очень связано с какими-то самоограничениями. Я студентам своим довольно часто повторяю цитату из Нагорной проповеди, потому что она абсолютно к актерам, людям театра относится. Потому что театр – такое маленькое жертвенное место, которое связано с понятием «любовь». Любовь – ключевое слово. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».
Оригинал статьи
Полная видеозапись встречи на YouTube:
Издательство: Новосибирский академический молодежный театр "Глобус"
11.12.2017
О произведении и спектакле
– Это было предложение Егора Перегудова, на которое я сразу ответил «да». К моему стыду, до этого я не читал произведение Шмелева. Прочел «Человек из ресторана» в литературном виде, это меня сразу пронзило. Дальше режиссер сделал инсценировку, мы начали репетировать и сделали спектакль. Я пригласил Перегудова в театр, потому что увидел несколько его работ, в частности, в «Современнике», который для меня – родной дом, я десять лет в свое время работал там.
В этой повести все очень просто. Мне кажется, она безумно попадает в наше время, в самую сердцевину проблемы. Это как в море искушений, соблазнов, унижения, всякого давящего, принижающего человеческое достоинство, все-таки остаться человеком, как свое достоинство не потерять и сохранить самые важные на свете вещи. Невозможно говорить о чем-либо, не впадая в острые проблемы. Традиционные духовные ценности, о которых все время пишут и говорят, – это самая уязвимая часть у власти, потому что она их не соблюдает. Как раз традиционные ценности и восстают все время. Потому что говорят о совестливости, честности, сострадании.
Мне кажется, что носителем главных ценностей, вдохновителем, воспитателем в духе этих ценностей является наша великая русская литература XIX века. Наш «золотой век», который есть прививка вкуса, смысла, духовности. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой, Чехов, Достоевский, Островский говорят о том, что… Если выкристаллизовывать главное, то оно заключается в том, что человек – есть самая бесконечная ценность. Его жизнь, его личность – самая высокая драгоценность в стране, в государстве, в обществе. Конкретный человек с его качествами, с его жизнью. Это есть национальная идея. Патриотизм не может быть национальной идеей, потому что это вещь вторичная, результативная, не изначальная. Патриотизм – это результат. А национальная идея – человек, его бесконечная ценность. И никогда это не было в России так на деле. Человек – самое низкое звание. Вообще искусство должно этим вопросом заниматься. Оно должно отстаивать человека. Шмелевское произведение мне дорого прежде всего вот этим.
Великое значение для составления личности человека имеет: в какой среде он воспитан, что он прочел, в чьи руки он попал и как он развивается. Я мог бы стать совсем другим человеком, при всех моих генах, совсем по другой бы дороге пошел, не попади я в свою семью, не прочти я в нужное время нужных книг, это определяет в огромной степени человека. Шмелев в этом смысле совершенно прекрасный, удивительный писатель. И его произведение, в частности.
В Москве и везде, куда мы возили спектакль, он производит очень сильное впечатление на зрителей. Там довольно непростой язык, воспоминания в воспоминаниях, это сделал специально Егор, чтобы перевести литературу в драматургию. Мне нравится, как зал на это реагирует, особенно в конце. Потому что важно, чтобы история пробила. Я понимаю, что это темы нужные, потому что люди испытывают потребность в подтверждении своих духовных основ.
О зрителе
– Когда я говорю «люди испытывают», конечно, имею в виду театральных зрителей. Надо не заблуждаться. Надо понимать, что театральный зритель при всех аншлагах, при всех битковых состояниях залов, это все-таки абсолютное меньшинство. По мировой статистике, любой город мира, где есть театры, туда ходят не более девяти процентов населения этого города. Если даже один раз человек пришел в театр, он уже входит в эти девять процентов. Больше девяноста процентов любого города мира не ходят в театр вообще никогда. А это базовый вид искусства. Чтобы не разочаровываться в людях, надо не очаровываться слишком. Так жизнь устроена. Людей, испытывающих потребность в духовной подпитке, – меньшинство. Людей грубых, не тонко чувствующих, мало задумывающихся, как называл их Достоевский, «непосредственных деятелей», гораздо больше.
Бывают ситуации, которые этих «непосредственных деятелей» делают очень талантливыми. Я верю, что один и тот же человек в разных обстоятельствах может быть разным. Когда говорят, что искусство не может изменить мир, людей, я с этим не согласен. Я в этом смысле такой оптимист, с каждым днем подтверждающий оптимизм практикой. Обязательно меняет. Другое дело, что это некая духовная баня, которая должна быть регулярной. Это некоторый идеализм, не на всю жизнь, но на два или три часа, пока идет сильный спектакль, чрезвычайно меняются люди. Поразительные, прекрасные, божественные метаморфозы.
Я наблюдаю за зрителями. Приходит пестрая публика такая. Есть соблазн подумать: какая публика разношерстная, несобранная. Хотя почему зрители должны быть собранными? Это артисты должны быть собранными. И вот начинается спектакль. Если он правильно сделан, зрители – раз, и единое целое. Их совершенно не смущает момент, что они абсолютно одинаковые. Потому что у каждого своя мотивация, в этот момент они абсолютно подключены, в них Бог проснулся.
И оказывается, что люди ссорятся, собачатся между собой только на уровне средней температуры житейской, невдохновенной. Тридцать шесть и шесть. Т. е. нехудожественная температура. Когда они на уровне житейских своих дел – в них куча распрей, несогласий мелких, крупных. Даже не про нашу страну говорю, а про весь мир. Такая трамвайно-троллейбусная буфетная атмосфера ужасно людей разъединяет. Как только они возвышаются над собой, они становятся очень похожими и едиными.
Благодаря искусству человек способен вдруг как-то над собой подняться, потому что в нем Бог просыпается. Это все он, человек, который в житейской жизни трусоват, жуликоват и т. д., вдруг становится совершенно иным. И у них так растопыриваются лица. Самые мужественные мужчины, скалистые, непробиваемые в антракте, такие ценители, дегустаторы искусства, вдруг во время действа, когда сами себя не видят в темноте, становятся «божественными дураками». Детство какое-то в них возникает. Пока идет спектакль. Потом забудут, кончится спектакль, они опять вернутся в свое состояние. Но это было в их жизни. И Бог это запомнил.
О профессии
– Я много езжу по стране с гастролями. Конечно, в основном имею дело с театральной жизнью. Не говоря о том, что я и в Общественной палате сидел, занимался театральными вопросами. Знаю, какая трудная жизнь у региональных театров. Она и в столицах-то очень непростая. Но в нестоличных местах бывает из рук вон плохо, расклеивающиеся театры. Почему? Очень трудно сохранить трепет. Это очень важное понятие вообще. Независимо от возраста для актера. Я вижу это и по своему театру, который сказать, что я его люблю, мало что сказать. Это самое главное, что у меня есть. Но я достаточно трезво оцениваю ситуацию.
У любого актера очень много искушений, он востребованный, может сниматься в разных очень плохих сериалах, работать в очень плохой антрепризе. Если нет таких предложений, он начинает пробовать себя в других сферах. И превращается в ремесленника с апломбом. Уходит трепет. Ему не на что надеяться. Бывает неудачный режиссер. Очень много разгильдяйства. Очень много лени. Много в нашем деле пороков. Это же жертвенная профессия. Просто инструмент, на котором играют все, не может быть тонко настроен. Уходит очень важное в нашей профессии трепетное ученичество, решимость рискнуть.
Актерское дело, театральное дело вообще очень связано с какими-то самоограничениями. Я студентам своим довольно часто повторяю цитату из Нагорной проповеди, потому что она абсолютно к актерам, людям театра относится. Потому что театр – такое маленькое жертвенное место, которое связано с понятием «любовь». Любовь – ключевое слово. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».
Оригинал статьи
Полная видеозапись встречи на YouTube:
Фотографии
