Размер шрифта:
Изображения:
Цветовая схема:

«У меня самое главное препятствие – это я сам»

«У меня самое главное препятствие – это я сам» - фотография

Актер и режиссер Константин Райкин

«У меня самое главное препятствие – это я сам»

Татьяна Филиппова

Театр «Сатирикон», родное здание которого закрылось в Москве на долгий ремонт, открыл новый сезон спектаклем по ранней повести Ивана Шмелева «Человек из ресторана». В этой постановке худрук Константин Райкин исполняет главную роль – официанта Скороходова. Это любимый русской литературой «маленький человек», который прошел сквозь череду испытаний, сохранив и достоинство, и доброту, и великодушие. В интервью «Новым Известиям» Константин РАЙКИН рассказал о сложностях работы на чужой площадке, о том, каким станет «Сатирикон» в будущем, о ресторане как метафоре жизни и о своей новой роли.




shadow
– Константин Аркадьевич, вы ведь не так давно выпустили «Кухню», теперь вот «Человек из ресторана». Гастрономическая тема не отпускает?

– Ресторан – это вообще хороший, богатый образ. Вся наша сегодняшняя жизнь – как ресторан. Искушалище. А «Человек из ресторана»... Когда Егор Перегудов, наш режиссер, мне предложил это произведение и я его прочел (до этого не читал, к моему стыду), оно на меня очень подействовало. Я в нем учуял, как и он, важную тему. Это очень современное произведение в силу как бы несовременности таких понятий, как добро и достоинство. Понятия всегдашние, вневременные, но сейчас вспоминать их так же неловко, как библейские истины. А здесь, у Шмелева, важные вещи даются не дидактично, а эмоционально, сердечно. А потом – еще и времена совпадают. Начало прошлого века, когда происходят события повести, и наше время. Делает история витки, и многое, о чем говорится, попадает в точку. И настроение, что-то такое, что витает в воздухе. Это важно.

– Вы выходите на сцену в шинели с поднятым воротником, но почти сразу сбрасываете ее, и под шинелью оказывается фрак официанта. Метафора понятна – маленький человек, вышедший из гоголевской «Шинели»...

– Мне в этом спектакле нравятся все костюмы и сценография. Я считаю, что Владимир Анатольевич Арефьев очень талантливый художник. Я его видел в других постановках, он главный художник театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, он вообще огромный мастер, и замечательно, что он пришел в наш театр. Персонажей, про которых можно сказать, что это «маленький человек», я кучу сыграл. В «Контрабасе» я играл музыканта, который стоит в последнем ряду оркестра, еврея-неудачника. Еврея, да еще сто первого, который хуже всех. Да и у Достоевского – это же все маленькие люди. Все мне знакомо, но с таким материалом я сталкиваюсь первый раз.

Ведь этот человек, официант Скороходов, он же совершенно божественный. Он социально маленький, но это прекрасный, замечательный человек, который удержался от гадостей и подлостей, находясь в гнезде искушений. Он официант, обслуживает и подлецов, мерзавцев, и людей хороших или нейтральных... Все едят, он им служит, а сам оценивает их. И держится – у него есть свои критерии, свои непереходимые барьеры. И это очень важно.

По происхождению: я всегда определяю для себя, кто он, мой герой, откуда. Мне так легче. Думаю, что он городской человек, но абсолютная деревенщина. Я таких людей знаю, живут в городе, но имеют абсолютно деревенский склад. Вот у него оттуда тяга к земле, курочкам, которых он мечтает разводить.


Фото: МИХАИЛ ГУТЕРМАН

shadow – Шмелева никогда не ставили на отечественной сцене. Он сложный автор?

– Это вопрос не ко мне, а к Егору Перегудову. По-моему, сложный. У меня непростые отношения с текстом всегда, потому что я ритуально его учу, выучиваю слово в слово, как старый стихолюб. Я и прозу учу слово в слово. А текст «Человека из ресторана» сложно учить, потому что это история, рассказанная не очень образованным человеком. Здесь есть сознательные неграмотности, есть специально неточные слова. Все это надо выучить. И потом – просто много текста. Три часа идет спектакль, и это три часа умственного разговора. Не могу сказать, что это самое сложное, что может быть, но в силу сжатости сроков, в силу того, что мы не у себя дома...

Поэтому моменты отчаяния, которые меня всегда посещают в работе, только недавно меня покинули. Я совсем недавно был в отчаянии по поводу себя. Вообще у меня самое главное препятствие – это я сам. Мне очень трудно с собой. Я очень тупо, тяжело работаю. Мои коллеги, мои товарищи и мои бывшие ученики работают гораздо быстрее, хватче и результативнее меня. Это тоже, между прочим, большое мучение – видеть, как тебя все обгоняют.

– Как вам работалось с Егором Перегудовым?

– Очень хорошо. Нам всем понравилось работать с Егором. Я хорошо слышу моих коллег-артистов разных возрастов и разных степеней опытности. Они все, по-моему, его очень полюбили за время работы. И не только артисты, но и вся постановочная часть. Он очень адекватный, позитивный, вежливый, очень деликатный, умеющий точно все сформулировать, что редко среди режиссеров. Эти люди говорильной профессии так плохо формулируют то, что хотят, не любят этого делать, стесняются... Иногда просто отказываются объяснять, дескать, я вот сейчас скажу, и все умрет. А он – нет. Интеллигентный, образованный... Масса достоинств.

– Говорят, что два переезда равняются одному пожару. Вы открыли сезон на чужой сцене и будете работать здесь еще два года, пока здание «Сатирикона» перестраивается. Трудно переезжать?

– Вы знаете, нам не привыкать. При моем отце у знаменитого Театра миниатюр не было своего дома. А когда он появился, закончилась жизнь папы. Он сыграл там какие-то спектакли, совсем немножко, и его не стало. История театра Аркадия Райкина – бездомная история, и мы сейчас в нее вернулись. Это трудная жизнь, но она выносимая. Я знаю, потому что шесть лет был артистом бездомного театра. Конечно, за 28 лет пребывания у себя мы как-то прижились, а сейчас вновь стали кочевыми. Ну, что поделать... Я считаю, что нам очень повезло – спасибо руководству «Планеты КВН», которое нас приютило. Здорово, что это рядом с нами. Наш зал ведь тоже не театральный – это бывший кинотеатр. Его особенность в том, что он широкий, и энергетические потоки надо распространять вширь, говорить так, чтобы тебя слышали в закоулках. А здесь нет закоулков, ширина зала такая же, как ширина сцены. Для нас это большая радость. А дальше – посмотрим. Мы только премьерный спектакль приспособили для этой сцены, а дальше будем помещать сюда наш текущий репертуар. Это чревато разными сложностями, потому что у нас будет только два дня, чтобы наше старое название впихнуть сюда. Но что делать...

– Такое впечатление, что перестраивается не только «Сатирикон», но и целый квартал. Что будет в вашем театре после ремонта? Он останется театром или превратится в центр искусств с рестораном, книжным магазином, может быть, библиотекой?

– В нашем театре много технических метаморфоз будет происходить. Появятся еще два зала, малая сцена, построенная по всем правилам, еще один зал, способный превращаться и в ресторанный, и в варьете, и в театральный. Та часть, где актерские гримерки и помещения администрации, будет полностью разрушена, и выстроится другое, более удобное здание. Это очень болезненный момент, потому что в этой части находится и папин кабинет, который я дорастил в течение жизни, – замечательное, намоленное, единственное на свете место. И его больше не будет. Конечно, это печально. Вообще переезды и разрушение старых зданий – болезненно. Я не сентиментальный человек, но понимаю, что это будет непросто.

После ремонта в «Сатириконе» откроется музей Аркадия Райкина и эстрады. Но театр все равно останется театром, я не хотел бы называть его каким-то «центром». Он не станет таким, как «Гоголь-центр», к которому я очень хорошо отношусь, но это совсем другая концепция. Там артисты едят вместе со зрителями – для меня это вещь невозможная. Меня учили это не любить. Я когда своих бывших учеников встречаю перед началом спектакля в зрительском фойе, спрашиваю: «Ты что здесь делаешь? Ты не играешь сегодня?» – «Нет, играю». – «Пошел вон отсюда, я не могу тебя видеть». Потому что это нарушение театральной этики по Станиславскому. В этом есть попрание какого-то таинства, которое для меня очень важно. Кто-то это видит по-другому. Я вижу эти театральные тусовочные места и сам туда прихожу, очень высоко ценю талант и Киры Серебренникова, и Виктора Анатольевича Рыжакова, и многих в авангарде находящихся людей. Но у меня будет по-другому.



Справка «НИ»

Константин РАЙКИН родился 8 июля 1950 года в Ленинграде. В 1971 году окончил Театральное училище имени Щукина. Работал в театре «Современник». В 1981 году перешел в Ленинградский театр миниатюр под руководством отца Аркадия Райкина. В 1982 году театр переехал в Москву, где пять лет спустя был переименован в «Сатирикон». В 1988 году Константин Райкин возглавил театр. В кино дебютировал в картине «Командир счастливой «Щуки» (1972). Широкую известность принесли роли в фильмах «Много шума из ничего» (1973), «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974) и «Труффальдино из Бергамо» (1976). Константин Райкин – народный артист России, лауреат Государственных премий РФ.

НОВЫЕ ИЗВЕСТИЯ: «У меня самое главное препятствие – это я сам»
Издательство: Новые Известия Автор: Татьяна Филиппова 20.11.2015

Спектакли