Вперед, к Островскому
«Сатирикон» поставил сказку о том, как бедные стали богатыми
Константин Райкин увлекся педагогикой не на шутку. Уже выпускники двух наборов Школы-студии, в которой известный актер, худрук «Сатирикона» кует кадры для своей вотчины, бесперебойно пополняют и без того молодую, динамичную труппу. То ли Школа-студия стала филиалом «Сатирикона», то ли «Сатирикон» – филиалом Школы-студии.
Каждый райкинский курс осваивает драматургию А.Н.Островского. Прошлый набор мастера утверждался на «Доходном месте» и «Снегурочке». Нынешний – взял в оборот пьесу певца Замосковоречья «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Спектакль назвали, не мудрствуя, «Деньги», жанр определили как «криминальную сказку». Время действия перенесли в наши дни, а ремарке автора о месте действия «на самом краю Москвы» дали свое толкование и сценическое решение. В спектакле «Сатирикона» это – окраина вообще, таковая может быть и в уголках Москвы, и Питера, и любого российского города.
Полустанок, идет скудная торговля то ли среди рядов спрятанных от взоров респектабельных граждан гаражей, то ли между ржавыми сараями. Мещанка Домна Евсигнеевна Мигачева здесь стрелочница у железнодорожного шлагбаума. То и дело над этой свалкой мусора жизни, как бог из машины, под колосниками проезжают огромные стальные щупальца крана.
В ночное время тут лучше не появляться. Можно не уберечься, даже если спрячешься в мусорном баке. Обмануть соседа, продать залежалый товар, поскольку другого нет, обвесить тут – дело житейское, а когда наступает ночь, то и грабежом никого не удивишь. По вечерам случаются и свои развлечения. В спектакле ржавые сараи преобразятся в местные рестораны, в которых собираются любители блатного шансона. Раздухарившаяся и поддатая братва, сверкая золотыми зубами, исполнит свой танец хозяев предместья. Постоянно контрапунктом будут в спектакле звучать и другие мелодии – русского романса, исполняемого и с легкой иронией, поскольку на этой территории, предназначенной под свалку, живут люди, влюбляются, женятся, словом, и тут «кишат» страсти. И – с нежностью, поскольку, если есть чувство, то живет и в этом отстое бытия, столь равнодушном ко всему, кроме одного…
В спектакле все говорят о деньгах: и бедные, и богатые невесты, и те, у кого этих денег, как грязи, и те, у кого их совсем нет. Деньги – и пружина действия, и мотивация поступков героев. «Если много должен, то ничего не должен» – реплика, сочувствующая должнику, отзывается смехом в зрительном зале. Это уже смеется тот зал, который знает, как опасно занимать под процент, что означает оказаться во власти кредитора.
Деньги не только управляют героями – деньги радикальным образом способны изменить природу человека: превратить его либо в объект купли-продажи, – речь о тех, кто беден, – либо переродить тех, кто богат. И молодая актриса театра Глафира Тарханова находит словам своей сиротки Насти, племянницы Крутицкого, о том, что нет ничего хуже бедности, особую интонацию, совсем не ту, что принята академической традицией. Тут слышится не страх барышни XIX века, которая стыдится своего удручающего положения, а пуще того, что любимый человек из благородных брезгливо отвернется от нее. Здесь у актрисы прорывается голос своего молодого поколения, знающего не с чужих слов о власти денег не во времена Островского, а в наши, новейшие. Слово «платить» они слышат в нынешней жизни чаще, чем слышали в студенчестве их педагоги. Грань между тем, чтобы бедность обернулась позором (пойти в содержанки) или все-таки счастливо выйти замуж за суженого жениха, сегодня, быть может, более зыбка, потому что и торги стали беспощаднее, и позора мало кто боится. Свою версию пьесы Островского в «Сатириконе» назвали сказкой потому, что веры в чудо все меньше.
Еще одна работа в этом спектакле стоит особняком, роль Михея Крутицкого, отставного чиновника, сыгранная уже опытным актером «Сатирикона» Денисом Сухановым. Он играет обезумевшего ростовщика, который копит деньги ценой нищенского существования себя самого, своей жены и хочет обречь на позор и Настю. Этого русского Гобсека актер Суханов играет как большой актер, отсылающий нас к самым разным богатым литературным ассоциациям. Когда его Крутицкий вылезает из мусорного бака и начинает баюкать свою драную шинелишку, то вспоминается гоголевский Башмачкин. Когда он безнадежно ищет потерянные деньги в подоле шинели, то кажется – по маятнику колебаний чувств – перед нами герой Достоевского, а когда в его глазах застывает тихая ярость скупца, то вспоминается и пушкинский «Скупой рыцарь».
Пока спектаклю все-таки не хватает общей актерской стройности, не всегда уместны и оправданны, а порой и упрощены уподобления века XIX веку ХХI. Но Островский не в первый раз выручает современный театр, потому что пока, на мой взгляд, новая драма все еще глуха к тому, как современного человека испытывают на деньги. Константин Райкин нашел в Островском союзника не только для своего театра, но и для понимания современной жизни.
