Почему никто не дал Антону эту горжетку раньше?
Аммос Фёдорович (Антон Кузнецов) пританцовывает с лисьей горжеткой — до чего же хорош. Почему никто не дал Антону эту горжетку раньше? Нет, Антон и без горжетки прекрасен, но как же она ему идет, такой он сразу демонический с этой дохлой лисицей. ⠀
О, ворону вынесли. тоже дохлую. Осип (Артём Осипов) прилег на ворону. Красота. классная ворона, классный Осип. Но почему-то вспоминается Введенский с трупом мира.
Марья Антоновна (Марьяна Спивак) называет два синонима к слову «гнев», и мне кажется, что в этот раз у меня вместо головы — дуршлаг, потому что я не могу их запомнить.
На Тимвладимирыча смотрю уже столько раз, в разных контекстах, костюмах и даже без них, но уже давно думаю плюс/минус одно и то же: что он зрителя всегда держит в железных тисках. Скинни, маечка, височек п̶р̶о̶с̶т̶р̶е̶л̶е̶н̶н̶ы̶й̶ заклеенный, а под этим всем — стальные нервы, стальные связки и целый Т-1000. Каждый раз, как он исчезает, мне кажется, что он ушел навсегда, а когда он возвращается, испытываю на себе все чувства Кевина Костнера, чья Уитни Хьюстон только что не села в этот чёртов самолет.
Иван Александрович (Константин Райкин) мечется в интерьерах кабинета: кто все эти люди? Зачем они пришли сюда? Пусть идут на площадь.
Когда людям некуда идти, они идут на площадь. оттуда их выносят в деревянных ящиках и заносят в специальные книги. Эти книги никто не читает. А «бесценность» сегодня пишется через [з], и ни одному словарю не под силу исправить эту ошибку. У этого слова теперь другое проверочное.
Мертвые души мертвых не нужны мертвым душам временно живых.
— Мертвым больно, — говорит Антон Антонович (Тимофей Трибунцев), и весь текст «Р», который я так старательно выслушивала три часа, вылетает из головы. как будто кто-то сильно ударил по спине и вышиб весь воздух из легких вместе с Гоголем, монологами про забитых щенков и ссаные ковры. И больше не хочется шутить про 37-й.
