К 80-летию САТИРИКОНА | ПРЕВРАЩЕНИЕ | 1995

Этот спектакль по одной из самых известных новелл Франца Кафки был, что называется, элитарным. Он шел в маленьком пространстве, на Малой сцене и был ярким примером того театрального поиска, которым в 90-е были увлечены Валерий Фокин и Александр Бакши – на стыке полярностей реализма и абстракции, достоверности и условности. Историю о том, как «проснувшись однажды утром после беспокойного сна Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое», - режиссёр и композитор рассказывали вне привычной драматургии, без пьесы. Текст Кафки стал для них отправной точкой к самостоятельному театральному сочинению – партитуре звука, света, жеста, пространства, где слово – лишь один из компонентов драматического целого.

Вспоминает композитор Александр Бакши: Однажды в начале 90-х мы говорили с Валерием Фокиным о том, что хотелось бы поставить больше всего. Я сказал, что мечтаю о Кафке.

Валерий Фокин: Я тоже думал о «Превращении». Я знаю, как это надо делать. Зрители сидят вокруг сцены, которая постепенно опускается. И, в конце концов, они смотрят на Грегора сверху вниз. Разглядывают его как в серпентарии…

Александр Бакши: Тогда я впервые понял, что пространство – решающий фактор театральной драматургии и просходящее со зрителем, может быть, даже важнее того, что происходит с героями пьесы. Конечно, они смотрят сверху вниз – так же как родители Грегора и сестра. Нужно осложнить их путь к сопереживанию. Зритель должен разрываться между сочувствием и отвращением, преодолевая в себе древнейший инстинкт тараканоубийства.

Валерий Фокин: А когда он превратился в насекомое, все предметы в его комнате зазвучали, представляешь? Стол, кровать, шкаф... Только для этого нужен особый художник, который сможет это придумать.

Александр Бакши: Есть такой художник - Слава Колейчук. Он делает звучащие объекты. Соединяет две железяки, и по ним можно играть смычком.

***

Вячеслав Колейчук – архитектор, дизайнер, скульптор стал художником-сценографом «Превращения». Это была первая его работа в театре и, кажется, единственная. В спектакле звучала живая музыка, но помимо традиционных струнных, рояля и голоса в состав ансамбля входили инструменты, созданные Колейчуком – «овалоиды», имеющие широкий диапазон звучания – от звука литавр до звука колокольчиков.

Валерий Фокин: А главное, я знаю, кто должен играть Грегора Замзу – Костя Райкин. Костя – единственный, кто может это сыграть. Другого просто нет.

Александр Бакши: Странное предложение. Я мог представить Райкина героем мюзикла, где он запросто соревновался бы с Майклом Джексоном – танцует ведь не хуже. Я мог представить его героем кровавой трагедии. Но Кафка?! И что будут делать его актеры? Это же такой театр, где люди бегают по сцене, танцуют, громко говорят. Они слишком жизнерадостны. Разве в этом театре можно играть Кафку?..

***

Константин Райкин: Мне в тот момент Кафка представлялся странным, далеким и… даже противноватым писателем. Я понимал, что он очень талантлив, но читал его тексты всегда с трудом – ну не моя это эстетика! То есть так казалось, пока Валера не заставил меня въехать в эту новеллу и пока я не обнаружил там один очень человеческий мотив: «тебя не надо, а ты есть».
Александр Бакши: Первое посещение театра «Сатирикон» подтвердило все мои опасения. Прямо напротив служебного входа – открытая дверь буфета. Пахло едой. Артисты сидели в махровых халатах. Они были похожи на спортсменов после тренировки. В больших сомнениях я отправился домой сочинять свои музыкальные сцены.

Константин Райкин: Мне было технически трудно. Надо было играть насекомое, яркие, внятные, характерные признаки которого должны были присутствовать. Это совсем не моя пластика, она особенная, когда каждый кусочек тела, каждая конечность, каждый палец и фаланга движется отдельно от других частей тела. Человеку это вообще не свойственно.

Александр Бакши: Став насекомым, Грегор обретает обостренный слух, и мир вокруг него тоже преображается. Он, находясь в своей каморке, слышит все, что происходит за стенами. Там бьют часы, стучит метроном, стрекочет швейная машинка. Музыка возникает только в тишине и в одиночестве, во сне. Музыка, которую он слышит, лишена определенного ритма и жизненной энергетики, она пронизана аллюзиями и расплывается в туманных длинных и коротких звучаниях. В мир музыкальных грез вторгаются агрессивные жесткие ритмы: отец пилит на виолончели, управляющий стучит счетами, жутко гремит поезд и громкий звонок будильника сливается с ревом паровозного гудка.

Константин Райкин: Мне очень помогал режиссер по пластике Леонид Тимцуник. Все происходило на Малой сцене, в маленьком пространстве, где нужно было достичь особой выразительности.

***

Александр Бакши: Я приходил за час до назначенного времени и заставал Райкина в зале. Он разминался, бесконечно повторяя совершенно непостижимые движения. Неужели я сомневался в режиссерской интуиции Фокина?! Неужели я мог сомневаться в способности Кости сыграть эту роль?! В его глазах читалось то, что не мог выговорить Грегор Замза, то, о чем написал Кафка. И о чем он умолчал - тоже. Райкин идеально перерождался из обыкновенного, ничем не примечательного человека в ужасное насекомое. Там в малом зале вырабатывалась особая энергия, что-то вроде тока высокого напряжения. Эта атмосфера меняла состав воздуха – иначе дышалось.

Константин Райкин: В моей актерской биографии эта роль своеобразна и занимает совершенно отдельное место. Хотя я очень увлекаюсь тем, что делает Валера, мне очень интересно участвовать в его спектаклях, но это не совсем мой театр… Успех его у критики был безумен. Рецензии на доске у нас в театре висели в пять слоев!

Александр Бакши: Рассказывать о нашей работе не буду – нельзя рассказать о счастье. Но однажды пришлось все-таки уступить свое место в зале публике – чужим, посторонним людям со своими шоколадками… Я перестал смотреть спектакль. Я стал его слушать – как музыку. То, что сочинил я, было лишь маленькой частью музыки спектакля, не более важной, чем шорохи, дыхание, реплики, шаги, паузы… У камерных постановок есть очевидный недостаток – вялые аплодисменты. В самом деле, что могут полсотни зрителей! И мы с помощником режиссера Надей Клинцовой хлопали за десятерых нашим артистам – Наташе Вдовиной, Маше Ивановой, Феде Добронравову, Саше Журману, Леше Якубову, Ане Якуниной, Сереже Дорогову, Денису Суханову.

***

Премьера состоялась 25 марта 1995 года. За роль Грегора Замзы Константин Райкин получил свою первую «Золотую маску» (1996). Валерий Фокин был удостоен Премии БИТЕФа (1998) за лучшую режиссуру и лучший спектакль. Премия «Хрустальная «Турандот» назвала «Превращение» лучшим спектаклем сезона. Он побывал на гастролях и фестивалях в Токио и Сидзуока, в Белграде, Любляне и Пльзене, Штутгарте и Берлине, в Новосибирске, Петербурге и Львове. Спектакль был создан совместно с Центром им. Вс. Мейерхольда.

Наталия Гладкова, Екатерина Купреева

Фото: Михаил Гутерман