Кофемолка. Яков Ломкин: «Театр – это самая проклятая профессия»
Главный режиссёр Русского драматического театра Удмуртии рассказал о юности на баррикадах, об играх, которые передаются от отцов детям, и о том, почему театр никогда не умрёт.
Э.К.: Как кофе?
Я.Л.: Горький, без сахара и молока. Но я такой и пью.
Счастливое детство на сломе эпох
Э.К.: Какое у вас первое воспоминание детства?
Я.Л.: Я помню все свои яркие впечатления от Хабаровска, где я родился, от семьи, от дедушки с бабушкой, от нашей огромной по тем временам квартиры, – четырёхкомнатной. Я даже умудрялся гонять на велосипеде по коридорам и комнатам – наматывал круги, чтобы выплеснуть ту физическую энергию, которая во мне бурлила.
Э.К: Хотели быть космонавтом?
Я.Л.: Да! Наверное, все романтические натуры в детстве хотели быть космонавтами.
Э.К. Когда эта романтика кончилась?
Я.Л.: После того, как отец с третьего раза поступил в ГИТИС на режиссёрский факультет и мы переехали в Москву. Мы жили на Пресне, это был конец 80–х – начало 90–х. Эпоха бандитских разборок прямо на улицах. Я рос абсолютным хулиганом, и компания была соответствующая. Бесшабашное время было, лихое. Всех моих друзей посадили довольно скоро после того, как папа вытащил меня – семиклассника из этой краснопресненской тусовки и засунул в театральную школу. Подсознательную любовь к театру я, наверное, впитал с молоком матери. Она режиссёр, работала в любительских студиях, я сам занимался в разных театральных кружках, иногда играл в маминых спектаклях, но серьёзно это не воспринимал. Большую часть времени мы с братом были предоставлены самим себе и иногда «выпадали» в творчество. Это было счастливое детство на сломе эпох.
Э.К.: Вы помните Москву 1991 года, в которую вошли танки?
Я.Л.: Конечно. От нашего дома на Пресне до Белого дома – 20 минут пешком. Как самые азартные пацаны, мы бегали к баррикадам, нас там подкармливали бесплатными сосисками. Мы торчали там денно и нощно. Только когда я 1 сентября пришёл в новую школу, нам объяснили, что мы присутствовали при историческом событии.
Любовь в запое
Э.К.: С чего начинается театр?
Я.Л.: С момента невозможности без него жить. Я занимаюсь театром потому, что не могу им не заниматься. Он мой воздух – невозможно не дышать. Не знаю, кто я – режиссёр, актёр, педагог. Я себя чувствую человеком театра, потому что 24 часа в сутки я им занимаюсь, о нём думаю. Это такая любовь в запое, без которой жизни не будет. Она бывает сладостной, бывает мучительной. Театр – это самая проклятая профессия, его невозможно ухватить, он утекает сквозь пальцы: вот сегодня был гениальный спектакль, артисты сделали что–то невообразимое, зрительный зал стонал и вскакивал в овации, а назавтра те же актёры играют ту же пьесу, и – нет никакого чуда, всё плоско, банально, пошло, ни одной фразе не веришь, в финале – вежливые вялые аплодисменты. Как это работает, я до сих пор не знаю.
Э.К.: Признание для вас важно?
Я.Л.: Моя оценка своей работы, как правило, строже того, что я могу услышать от других. Я самый критичный зритель своих спектаклей. И цели получить награды и звания нет, – важнее соблюдать собственные принципы. Я никогда не повторяю то, что уже делал. У меня были режиссёрские успехи, которые можно было бы тиражировать, но мне это не интересно – мне важен поиск, важно делать то, чего ещё не делал никогда.
Вечная профессия
Э.К.: Я убеждён, что режиссёр – это одна из древнейших профессий.
Я.Л.: Первыми режиссёрами были художники и скульпторы, потому что они создавали образ из ничего.
Э.К.: Ваш взгляд меня радует, но я предлагаю заглянуть ещё глубже: ритуальные танцы у первобытного костра. Их ведь кто–то режиссировал, чтобы они выглядели эффектно, создавали нужное воздействие.
Я.Л.: Да, наверное. Нужно же было увидеть происходящее со стороны, убрать длинноты, оставить самое выразительное… Но с тех пор роль представления, роль театра изменилась. Сегодня мы занимаемся элитарным видом искусства. В античности амфитеатры строились, чтобы вместить тысячи человек – по числу всех свободных жителей города. И все они в праздничные дни приходили смотреть представления. Театр был неотъемлемой частью жизни города. Артисты и драматурги были самыми узнаваемыми и уважаемыми людьми. А сейчас по разным подсчётам в наших городах всего от 4 до 10 процентов людей хотя бы раз в жизни бывали в театре.
Э.К.: Театр умрёт?
Я.Л.: Нет, никогда. Потому что театр – это «здесь и сейчас». Это эмоции, которые нельзя получить ни в кинотеатре, ни дома при просмотре с монитора. Ты можешь увидеть сегодня спектакль, а потом прийти на него через неделю или месяц – и он будет другим. Это зависит от тысячи условий – от того, в каком состоянии и настроении пришёл актёр, сытый он или голодный, трезвый или выпил накануне, давно ему знакома роль или это срочный ввод. Это каждый раз такой эмоциональный фрэш! Такое столкновение энергий, которые рождаются и уходят разрядом в землю вот именно в эту минуту.
Художник и зритель
Э.К.: Любимый художник?
Я.Л.: Рене Магритт. В образной системе спектакля «Пьяные», над которым я сейчас работаю, мы с художником Акинфом Беловым вышли на стиль Магритта очень быстро. Его персонажи на мой взгляд очень современны. Свежее впечатление – выставка Кустодиева в Подмосковье. Меня потрясает праздничное мировосприятие человека, который большую часть жизни провёл в инвалидном кресле. И он не зацикливался на своей инвалидности, а находил в себе вот эту колоссальную радость и энергию, – и создал шедевры.
Э.К.: Я знаю, в какой момент художник получает кайф. Ему для этого не нужен зритель – он получает кайф только тогда, когда общается с холстом. Вам зритель необходим?
Я.Л.: У меня несколько стадий наслаждения. Первая – туманная, как туманность Андромеды – когда ты придумываешь спектакль, он ещё не материализован, но ты его уже чувствуешь. Дальше – ты репетируешь, вдыхаешь в артистов жизнь, и они начинают существовать так, как ты хочешь. А потом туман рассеивается, и на финальном этапе, когда появляются сценический свет, костюмы и декорации – ты видишь, как твой замысел проявляется в физическую форму. Но только со зрителем театр начинает быть театром. Как ребёнок, который долго вынашивается и наконец рождается на свет. Мне безумно интересно наблюдать за первыми 10–15 спектаклями, корректировать их, дожимать, доводить до совершенства.
Э.К.: Роботы умеют всё больше. Может случиться, что спектакль с актёрами–роботами поставит робот–режиссёр?
Я.Л.: Не знаю. В Японии уже довольно давно существует спектакль – кстати, по чеховским «Трём сёстрам», где в качестве сестёр по сцене ездят роботы. И я не вижу в этом ничего страшного, если это художественно оправданно. Но управляют–то ими кнопочками или джойстиками люди. В антиутопическую историю, что роботы с искусственным разумом сами поймут и сыграют характеры, истории, судьбы – я, по правде говоря, не верю.
Стихия игры
Э.К.: Как отдыхаете?
Я.Л.: Отдыхом становится каждая минута, которую я могу подарить своей семье, детям. Мы с ними любим играть в акулы – под одеялом изображаем какие–то волны, вздымаем валы, одеяло взлетает до небес, и потом, когда звучит крик «Акулы!», мы падаем в зияющую бездну с кровати, спасаем друг друга… Это игра, которую я берегу с детства – отец играл в неё со мной и братом. Общие игры в семье вообще важны. Сын идёт по моим стопам и любит играть в футбол, – а у меня даже были сомнения, надо мне заниматься театром или футболом. Я много забивал – у меня есть скорость и воображение. Я даже думаю, что футбол очень сходен с театром, это очень творческая игра. К сожалению, наши футболисты этого не понимают. Я чувствую, что для них игра – это тяжёлый труд. Вот бразильцы и итальянцы выходят на поле как на акт творчества, они любят игру, стихию игры. Артистичны невероятно!
Э.К.: Что для вас Ижевск?
Я.Л.: Солнечный город. В Москве часто – пасмурная серь. И для меня, привыкшего жить в московской суете, спокойный, светлый, просторный Ижевск – это возможность пробовать, сочинять. Это творческий курорт для меня.
Э.К.: Я определил из нашей беседы, что театр – это научно–исследовательская лаборатория человека.
Я.Л.: Да, наверное. И я пытаюсь заниматься этим всерьёз. Мне не близко, когда театр заходит на территорию эстрады, рвётся развлекать. Мне бы хотелось, чтобы театр давал глоток надежды, свежего воздуха. В репертуаре нашего театра – прекрасная драматургия, которая может выдернуть зрителя в стратосферу. И правильно, что мы разворачиваемся в сторону театра как места, где можно о чём–то поразмышлять и получить эмоциональное потрясение. Возможно, для кого–то это изменит жизнь к лучшему.
Факты
Яков Ломкин родился в Хабаровске 30 мая 1978 года.
Вырос в Москве. В 1999 году окончил ГИТИС. Сразу после выпуска был принят как актёр в труппу театра «Сатирикон» под руководством Константина Райкина.
Как режиссёр поставил более 20 спектаклей.
С 1 сентября 2017 года – главный режиссёр Государственного русского драматического театра Удмуртии.
Сейчас репетирует в Ижевске спектакль «Пьяные» (18+) в жанре «отчаянная клоунада» по пьесе Ивана Вырыпаева. Премьера назначена на 20 июня.
ФОТО: Удмуртская правда.
