Москва-Товарная: деньги - Островский – деньги
«Не было ни гроша, да вдруг алтын» в «Сатириконе»
Если кто-то из зрителей, не являющихся завзятыми театралами и знатоками драматургии Александра Островского, придет в «Сатирикон» на спектакль Константина Райкина «Деньги», и не возьмет в руки программку, то он вполне может и не догадаться о том, что смотрит пьесу, написанную в 19-м веке. Картина, открывающаяся его взору, предстает самая, что ни на есть сегодняшняя: пирамида грузовых контейнеров с полуржавым автомобилем на вершине, железнодорожный переезд, металлические гаражи. Многое говорит о близости театра и Рижского вокзала, где эти самые контейнеры и краны можно наблюдать ежечасно. Проносятся с невероятным грохотом виртуальные поезда.
На сцене «Сатирикона» тоже туда-сюда двигается кран, отгружающий полезные для сценического действия предметы. В какой-то момент он транспортирует шинель, окутанную клубами дыма. Но это уже отдельный, вытекающий сюжет, некая метафора русской жизни. Как известно, все мы вышли из гоголевской «Шинели». А ближе к финалу из-за гаражей на сцену выкатит настоящий, не бутафорский автомобиль, как символ совсем другой, но тоже неотъемлемой реальности. Часть публики это приведет в восторг. Но данный фокус из совсем других, забытых театральных времен, и ничего кроме радиотеатра в салоне машины, который мы в результате выслушаем, не дает. Стоило ли огород городить. Приметы времени и без того налицо, даже если запутаны эпохи и запущена машина времени. Для пьесы Островского подобная трансформация – нечто вроде сигнала «Мы из будущего».
Речь вполне современных и узнаваемых персонажей, а они говорят так, как написано у Островского, тоже не смущает, она вполне органична для них. Разве что присутствуют в ней некоторые, ныне изжитые речевые обороты, да еще странные и колоритные имена у героев: Тигрий Львович, Домна Евстигнеевна, Истукарий Лупыч. Тигрием тут величают человека в милицейской форме, понятное дело взяточника, оборотня в погонах, выражаясь языком новостных программ. Мещанка Домна Евстигнеевна (Эльвира Кекеева) носит ярко оранжевую жилетку путеобходщицы, так, чтобы видно было за версту. Купеческая дочка Лариса (Анна Селедец) появится в бикини, на нее, как на самку в состоянии течки, выходят по запаху сын Домны Елеся (Антон Егоров) и собственная мать Фетинья Мироновна (Лика Нифонтова). Последняя является словно из рассказов Михаила Зощенко. Но при всем том, происходит некий перевертыш восприятия. Как правило, смотришь спектакли по пьесам Островского, самые традиционные и замшелые, лишенные каких бы то ни было новаций, и думаешь: надо же, как будто сегодня написано, ничего в нашем многострадальном Отечестве не меняется. А вот извлекли тот же самый текст из привычной среды, отодрали от бытовых примет 19 века, «озвучили» романсами и полукабацким репертуаром и он как-то потускнел. И уже не удивляешься его меткости, не утратившей остроты спустя более сотни лет. Константин Райкин ставил «криминальную сказку» под названием «Деньги» по хрестоматийной, хотя и не самой исхоженной из пьес Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Переместил действие в совсем другую среду, что делается сегодня сплошь и рядом, иногда очень радикально и стильно, особенно во всякого рода авангардных редакциях классических оперных сочинений в Европе. Этим нас давно не удивить. Недавно довелось увидеть один киноопус, оказалось, по «Братьям Карамазовым», о чем узнала только от авторов -- молодых марокканских режиссеров. А то бы не догадаться. Эти самые Карамазовы носили белые трусы, все время ласкали и обнимали друг друга, но любили оба девушку фотомодельной внешности (она тоже претендовала на причастность к Достоевскому), входили в красную дверь на берегу океана, которая никуда не вела. Героев незримо крутила неведомая сила, а чего крутила, было не ясно. Мучили их какие-то неведомые зрителю обстоятельства. Но стоило узнать, что это Достоевский, все тут же вставало на свои места и находило объяснение. Молодые режиссеры очень увлечены материалом и русским писателем, много о нем интересного рассказывали. И помыслы их были чисты. Так прочитали.
В случае «Сатирикона» возникает ощущение, что возможно для избранной формы постановщику требовалось иное наполнение, другая драматургическая основа. Может быть, Брехт с его «Трехгрошовой оперой». А уж во втором действии, когда отставной чиновник Крутицкий в исполнении Дениса Суханова, вечно копающийся в мусорном баке, вдруг начнет производить манипуляции со своей драненькой шинелью, тут уж всплывут совсем другие образы и мифы. Николай Васильевич Гоголь явится во плоти. Иной раз мелькнут черты героев Достоевского, словом, вся русская жизнь пройдет перед глазами во всей ее неизбывной красе, что в сущности не плохо. Как это ни странно, но и «Горе от ума» имеет немало параллелей с пьесами Островского.
Любопытно тут вспомнить, что сам А. Н. Островский любил поразмышлять о состоянии дел на современной ему сцене, о положении драматического искусства в России, не раз критиковал московскую сцену и ее репертуар. Его и самого при жизни частенько бранили за те самые сочинения, которые у нас считаются неприкасаемыми, абсолютной классикой. А размышлял он в своих статьях о зрителе и его потребностях. Кажется, с тех пор ничего не изменилось, проблемы все те же. Не раз в его записках звучит тема железных дорог, которые ежедневно доставляют торговое сословие в Москву из фабричных сел и застав, кто-то наезжает сюда по нескольку раз в год. И все эти недавние крестьяне становятся публикой московских театров. «Они не гости в Москве, а свои люди; их дети учатся в московских гимназиях и пансионах; их дочери выходят замуж в Москву, за сыновей они берут невест из Москвы». В зрительном зале сегодняшнего «Сатирикона» собираются зрители, прибывшие со всей страны. Это ясно по разговорам, витающим в театре. Кто-то из Владивостока приехал на неделю в Москву, и захотел посмотреть на знаменитый театр, кто-то прибыл из Подмосковья. Кого-то убедила радикальная трактовка классики, кто-то удивлен тому, что вот и Райкин туда же, пошел на поводу у моды. Одни покидают театр в антракте, другие отбивают ладони, аплодируя артистам после спектакля. Еще Островский размышлял о сильном влиянии на публику так называемого бытового репертуара. «Русская нация еще только складывается, в нее вступают свежие силы; зачем же нам успокаиваться на пошлостях, тешащих буржуазное безвкусие». Мы и сегодня продолжаем настаивать, что формируется национальное самосознание, рассуждаем о общедоступном театре и его пользе. Островский выступал против того, чтобы публика привлекалась такими приманками, как беспрестанная смена блестящих декораций и оперетка с канканом.
В спектакли Константина Райкина ничего такого нет, напротив, воспроизведенная на сцене действительность, сродни помойке. Но люди живут среди гаражей и контейнеров, обустроились, и ничего особенного уже не замечают в своем уродливом жилище. Конечно, мечтают о деньгах, которые дают возможность жить безбедно. Разбогатев случайно, в одну минуту (благо родственничек скончался), ведут себя самым невежественным образом, как могут поступать только рабы. Рабство в людях не убито до сих пор, поэтому они в любой момент могут нахамить, оскорбить ни за что чужого и родного человека, что, кстати, случается и в партере того же «Сатирикона». И это «Русское горе», выражаясь языком другого московского театра –«Школы современной пьесы», где переосмыслили и адаптировали к реалиям дня грибоедовское «Горе от ума». «Русское горе» сидит внутри нас, в том же зрительном зале. Мы такие, какие есть, вне зависимости от того, укрепляется диктатура денег, или ослабевает. Публику все меньше занимают духовные искания героев, да этой возможности ему сегодня практически и не предлагают ни отечественная сцена, ни российский кинематограф. Ни о каких интеллектуальных исканиях и речи не идет, только денежный вопрос на кону и вовсе не по причине борьбы за выживание, а в силу колоссального духовного дефицита. И «Деньги» Константина Райкина лишний раз подтверждают этот безжалостный диагноз.
