Служитель Годо
В профессиональный театр Юрий Бутусов пришел довольно поздно – провалившись на актерский, к тридцати годам поступил на режиссерский к Ирине Молачевской, ассистентке Товстоногова. Но, как вскоре выяснилось, поступил удивительно вовремя, ибо тут же, в институте, встретил свою компанию, команду. А это важнее признаний и наград, важнее крыши над головой и намоленной сцены под ногами (то есть, пресловутого театра-дома, который, по Бутусову, давно стал фикцией, тормозом живого дела), важнее всего. Так, с первых же шагов в профессии Юрий Бутусов понял, как надо жить в искусстве. И этот «компас» остался у него в руке, когда другие ориентиры стали теряться.
Михаил Трухин, Константин Хабенский, Михаил Пореченков, Андрей Зибров, Владимир, Эстрагон, Поцци, Лакки... Судьба растащила по частям актерскую компанию Юрия Бутусова, неровно отвесив кому сериальной славы, кому киношной звездности, кому нелепую трагедию (так, встреча с хулиганами на «улице разбитых фонарей» фактически поставила крест на карьере Андрея Зиброва). Но, можно надеяться, никакая слава не затмит чистоты первых шагов.
Учебная аудитория ЛГИТМиКа на Моховой, спектакль «Женитьба». Кочкарев, вдохновляя Подколесина видением ребятишек, прыгает на колени к кому-нибудь из зрителей. Однажды за зрительскую радость поплатился травмой колена проректор по учебной работе. Истории неведомо, как оценил он столь травмоопасную режиссерскую концепциию, зато известно, что с «Женитьбы» началась бутусовская команда. Вскоре они представят следующую работу – «В ожидании Годо», которая не просто перейдет во взрослую жизнь, в репертуар Театра им. Ленсовета, но и станет визитной карточкой поколения, оставшегося на перепутье, научившегося обороняться стебом и иронией, но отчаянно тоскующего по подлинным, а не мнимым смыслам. По неведомому Годо. В поисках нового языка для «Годо» придумали десятки клоунских реприз – драматургию абсурда (или парадокса) в советских театрах практически не «проходили». И вскоре театральное сообщество проявит редкое единодушие: начинающий режиссер Юрий Бутусов получит за «Годо» сразу две «Золотые маски» - от коллег из жюри, и от критиков (единственный случай).
Успех «Годо» не оказался случайным, как это часто бывает. «Сторож», «Войцек», «Калигула», «Клоп» и другие спектакли уверенно доказывали обратное. Театр им. Ленсовета с удовольствием принял приток «свежей крови». И приток начал растворяться – в заменах, вводах, чужих спектаклях, многочисленных сериалах (какая мука, и какое «зеркало перед лицом эпохи» были эти роли бесконечных ментов, в которых «бутусовских» узнала вся страна, после театральных работ) – в реке рутины и быстрой славы.
Между тем, Юрий Бутусов сохранил привязанность к драматурги парадокса – Пинтер, Камю, Ионеско, Беккет. Даже Шекспир прекрасно смотрится в этой компании старшим товарищем. «У нас долгое время существовал метод социалистического реализма, где жизнь объяснена, любой поступок имеет логику. А человека нельзя объяснить. И когда наша театральная школа превратилась в школу объяснений, навязывания логик, театр стал однообразен и скучен. И полез дурной реализм, правденка, в которой не осталось места для поэзии». Юрию Бутусову интереснее понять логику парадокса, нащупать дно бездны, пройти через Зону сплошных аномалий и вернуться живым, заставить полюбить злодея, что, согласитесь, гораздо сложнее, чем, подобно государственному адвокату, просто найти ему смягчающие обстоятельства. Этот специалист по «абсурду с человеческим лицом», джазовый импровизатор драмы и прочая, и прочая практически всегда выводит ясную и удивительно красивую, как сказали бы математики, формулу спектакля. При этом его героями часто становятся люди, наделенные абсолютной властью – не скованные никакими ограничениями, а значит, равные своим желаниям.
В «Мере за меру» он отдает одному актеру (Сергей Епишев) роль венского герцога и филантропа Винченцо, уставшего разрываться между несовершенством закона и несовершенством человеческой природы (обессилевшее добро), и роль его преемника-наместника Анджело (энергичное зло), показывая, как в конечном итоге они зеркально похожи.
В «Короле Лире» предлагает Лиру (Константин Райкин) выполнить сизифов труд – усадить за пианино трех мертвых дочерей. Готовый сначала сражаться за почтение к сану, за сотню рыцарей и прочую дребедень, а в финале принять свободу «в скорлупе ореха» (в тюрьме с любимой дочерью), Лир обретает гармонию, когда вину чувствуешь сильнее обиды, а жалость важнее справедливости.
В «Макбетте» дарует кровавому узурпатору (Григорий Сиятвинда) новую жизнь, а в ней – участь последнего, нижайшего, тишайшего из людей – ловца бабочек, позволившего себе роскошь блаженного неучастия в кровавом историческом процессе.
В «Ричарде III» «убивает» Ричарда (Константин Райкин) мягкими подушками в руках некогда загубленных им мальчишек-племянников. И Ричард, который так лихорадочно нуждался в людской привязанности (для чего и бился за корону – имитацию любви окружающих), который так упивался своим победительным лицедейством (оно давало ему власть над миром посильнее любой короны), вдруг становится слабей тростинки, побежденный пробудившейся в нем самом любовью.
В «Иванове» пускает вспять чеховскую историю – от несостоявшейся свадьбы до первой сцены, когда больная жена еще не предана, а затем еще дальше, за рамки чеховской истории, когда энергичный Иванов (Андрей Смоляков) еще пытается обустроить жизнь вокруг, еще тащит эту непосильную ношу, разгребает бурелом на месте очередного проданного вишневого сада. Бутусов точно заставляет его искать ту точку невозврата, когда «душу живу» в себе больше не воскресишь. Даже если висящее на стене ружье стреляет вхолостую.
В «Гамлете» оставляет Гамлета (Михаил Трухин) одного, как перст, без единственного друга Горацио. Точно Беранже Ионеско среди оносорожившихся сограждан. А главное, рискует вступить в ту же реку, собрав былую команду на другой сцене (и даже в другом городе) и поставив «Гамлета» про однокашников, точнее, бывших однокашников (Клавдий и Гамлет – ровесники), которых судьба раскидала по разные стороны баррикад.
Но что бы ни ставил Юрий Бутусов – Шекспира ли, братьев ли Пресняковых – он неизменно вытаскивает на свет божий свой излюбленный сюжет о возвращении потерянного человека к себе истинному, к своей сути. Точно Платон, он ищет выход из пещеры, на задней стене которой можно видеть лишь тени настоящего мира – мира идей. И упорно возвращается к этой теме – запечатленного в памяти утраченного рая, куда нельзя вернуться, но воспоминание о котором не даст человеку окончательно потеряться в темноте.
С тех пор, как Юрий Бутусов начал режиссерский путь, прошло двадцать лет. Со второго раза он принял предложение возглавить не чужой ему Театр им. Ленсовета, чтобы попробовать еще раз выстроить Театр-дом, об исчерпанности которого сегодня не твердит только ленивый, чтобы принять вызов – «если не я, то кто». А напоследок он поставил в Москве свой самый исповедальный и самый парадоксальный спектакль – «Чайку», гимн и проклятие священному чудовищу Театру, безудержный, безбашенный джем-сейшн. И сам стал ее главным нервом, ее «мировой душой», венчая каждый из четырех актов своим эсхатологическим танцем-криком, на который и смотреть больно, и оторваться невозможно.
Актрисы, управляющие, доктора и беллетристы – все жизни в его «Чайке» – господа актеры. Жадные до ролей, которые они перехватывают друг у друга, точно не желая довольствоваться какой-то одной.
Жадные до славы и всех ее атрибутов (охапки цветов к ногам Заречной перед началом представления – репетиция этой славы). И до того, что больше любой славы, – полета, экстаза, прозрения. «Люди, львы, орлы и куропатки» – не просто пьеса Треплева, но формула этого экстаза, сыгранная Ниной (Агриппина Стеклова) как в последний раз. Ее буквально срывают с губ другие: например, доктор Дорн (Артем Осипов), точно пытаясь вернуть себе первозданное ощущение театра. Нина, сияя от счастья, идет на съеденье этому чудищу, принимая за музыку сфер его голодный рык, не замечая ничего вокруг, даже душевной гибели Треплева (Тимофей Трибунцев). Который до самого конца, привязав руки-ноги к канатам, упрямо пытается раскачаться, чтобы до последнего вздоха сохранить иллюзию полета.
МИТ-инфо №2 (11) 2012 март
Издательство: МИТ-инфо
Автор: Ольга Фукс
15.03.2012
Михаил Трухин, Константин Хабенский, Михаил Пореченков, Андрей Зибров, Владимир, Эстрагон, Поцци, Лакки... Судьба растащила по частям актерскую компанию Юрия Бутусова, неровно отвесив кому сериальной славы, кому киношной звездности, кому нелепую трагедию (так, встреча с хулиганами на «улице разбитых фонарей» фактически поставила крест на карьере Андрея Зиброва). Но, можно надеяться, никакая слава не затмит чистоты первых шагов.
Учебная аудитория ЛГИТМиКа на Моховой, спектакль «Женитьба». Кочкарев, вдохновляя Подколесина видением ребятишек, прыгает на колени к кому-нибудь из зрителей. Однажды за зрительскую радость поплатился травмой колена проректор по учебной работе. Истории неведомо, как оценил он столь травмоопасную режиссерскую концепциию, зато известно, что с «Женитьбы» началась бутусовская команда. Вскоре они представят следующую работу – «В ожидании Годо», которая не просто перейдет во взрослую жизнь, в репертуар Театра им. Ленсовета, но и станет визитной карточкой поколения, оставшегося на перепутье, научившегося обороняться стебом и иронией, но отчаянно тоскующего по подлинным, а не мнимым смыслам. По неведомому Годо. В поисках нового языка для «Годо» придумали десятки клоунских реприз – драматургию абсурда (или парадокса) в советских театрах практически не «проходили». И вскоре театральное сообщество проявит редкое единодушие: начинающий режиссер Юрий Бутусов получит за «Годо» сразу две «Золотые маски» - от коллег из жюри, и от критиков (единственный случай).
Успех «Годо» не оказался случайным, как это часто бывает. «Сторож», «Войцек», «Калигула», «Клоп» и другие спектакли уверенно доказывали обратное. Театр им. Ленсовета с удовольствием принял приток «свежей крови». И приток начал растворяться – в заменах, вводах, чужих спектаклях, многочисленных сериалах (какая мука, и какое «зеркало перед лицом эпохи» были эти роли бесконечных ментов, в которых «бутусовских» узнала вся страна, после театральных работ) – в реке рутины и быстрой славы.
Между тем, Юрий Бутусов сохранил привязанность к драматурги парадокса – Пинтер, Камю, Ионеско, Беккет. Даже Шекспир прекрасно смотрится в этой компании старшим товарищем. «У нас долгое время существовал метод социалистического реализма, где жизнь объяснена, любой поступок имеет логику. А человека нельзя объяснить. И когда наша театральная школа превратилась в школу объяснений, навязывания логик, театр стал однообразен и скучен. И полез дурной реализм, правденка, в которой не осталось места для поэзии». Юрию Бутусову интереснее понять логику парадокса, нащупать дно бездны, пройти через Зону сплошных аномалий и вернуться живым, заставить полюбить злодея, что, согласитесь, гораздо сложнее, чем, подобно государственному адвокату, просто найти ему смягчающие обстоятельства. Этот специалист по «абсурду с человеческим лицом», джазовый импровизатор драмы и прочая, и прочая практически всегда выводит ясную и удивительно красивую, как сказали бы математики, формулу спектакля. При этом его героями часто становятся люди, наделенные абсолютной властью – не скованные никакими ограничениями, а значит, равные своим желаниям.
В «Мере за меру» он отдает одному актеру (Сергей Епишев) роль венского герцога и филантропа Винченцо, уставшего разрываться между несовершенством закона и несовершенством человеческой природы (обессилевшее добро), и роль его преемника-наместника Анджело (энергичное зло), показывая, как в конечном итоге они зеркально похожи.
В «Короле Лире» предлагает Лиру (Константин Райкин) выполнить сизифов труд – усадить за пианино трех мертвых дочерей. Готовый сначала сражаться за почтение к сану, за сотню рыцарей и прочую дребедень, а в финале принять свободу «в скорлупе ореха» (в тюрьме с любимой дочерью), Лир обретает гармонию, когда вину чувствуешь сильнее обиды, а жалость важнее справедливости.
В «Макбетте» дарует кровавому узурпатору (Григорий Сиятвинда) новую жизнь, а в ней – участь последнего, нижайшего, тишайшего из людей – ловца бабочек, позволившего себе роскошь блаженного неучастия в кровавом историческом процессе.
В «Ричарде III» «убивает» Ричарда (Константин Райкин) мягкими подушками в руках некогда загубленных им мальчишек-племянников. И Ричард, который так лихорадочно нуждался в людской привязанности (для чего и бился за корону – имитацию любви окружающих), который так упивался своим победительным лицедейством (оно давало ему власть над миром посильнее любой короны), вдруг становится слабей тростинки, побежденный пробудившейся в нем самом любовью.
В «Иванове» пускает вспять чеховскую историю – от несостоявшейся свадьбы до первой сцены, когда больная жена еще не предана, а затем еще дальше, за рамки чеховской истории, когда энергичный Иванов (Андрей Смоляков) еще пытается обустроить жизнь вокруг, еще тащит эту непосильную ношу, разгребает бурелом на месте очередного проданного вишневого сада. Бутусов точно заставляет его искать ту точку невозврата, когда «душу живу» в себе больше не воскресишь. Даже если висящее на стене ружье стреляет вхолостую.
В «Гамлете» оставляет Гамлета (Михаил Трухин) одного, как перст, без единственного друга Горацио. Точно Беранже Ионеско среди оносорожившихся сограждан. А главное, рискует вступить в ту же реку, собрав былую команду на другой сцене (и даже в другом городе) и поставив «Гамлета» про однокашников, точнее, бывших однокашников (Клавдий и Гамлет – ровесники), которых судьба раскидала по разные стороны баррикад.
Но что бы ни ставил Юрий Бутусов – Шекспира ли, братьев ли Пресняковых – он неизменно вытаскивает на свет божий свой излюбленный сюжет о возвращении потерянного человека к себе истинному, к своей сути. Точно Платон, он ищет выход из пещеры, на задней стене которой можно видеть лишь тени настоящего мира – мира идей. И упорно возвращается к этой теме – запечатленного в памяти утраченного рая, куда нельзя вернуться, но воспоминание о котором не даст человеку окончательно потеряться в темноте.
С тех пор, как Юрий Бутусов начал режиссерский путь, прошло двадцать лет. Со второго раза он принял предложение возглавить не чужой ему Театр им. Ленсовета, чтобы попробовать еще раз выстроить Театр-дом, об исчерпанности которого сегодня не твердит только ленивый, чтобы принять вызов – «если не я, то кто». А напоследок он поставил в Москве свой самый исповедальный и самый парадоксальный спектакль – «Чайку», гимн и проклятие священному чудовищу Театру, безудержный, безбашенный джем-сейшн. И сам стал ее главным нервом, ее «мировой душой», венчая каждый из четырех актов своим эсхатологическим танцем-криком, на который и смотреть больно, и оторваться невозможно.
Актрисы, управляющие, доктора и беллетристы – все жизни в его «Чайке» – господа актеры. Жадные до ролей, которые они перехватывают друг у друга, точно не желая довольствоваться какой-то одной.
Жадные до славы и всех ее атрибутов (охапки цветов к ногам Заречной перед началом представления – репетиция этой славы). И до того, что больше любой славы, – полета, экстаза, прозрения. «Люди, львы, орлы и куропатки» – не просто пьеса Треплева, но формула этого экстаза, сыгранная Ниной (Агриппина Стеклова) как в последний раз. Ее буквально срывают с губ другие: например, доктор Дорн (Артем Осипов), точно пытаясь вернуть себе первозданное ощущение театра. Нина, сияя от счастья, идет на съеденье этому чудищу, принимая за музыку сфер его голодный рык, не замечая ничего вокруг, даже душевной гибели Треплева (Тимофей Трибунцев). Который до самого конца, привязав руки-ноги к канатам, упрямо пытается раскачаться, чтобы до последнего вздоха сохранить иллюзию полета.
МИТ-инфо №2 (11) 2012 март
