К ЮБИЛЕЮ РОБЕРТА СТУРУА
Сегодня юбилей Роберта Стуруа! «Сатирикон» сердечно поздравляет выдающегося режиссёра, народного артиста СССР, художественного руководителя Грузинского академического театра им. Шота Руставели с 85-летием! Передаём наилучшие пожелания и публикуем рассказ Константина Райкина о работе с Робертом Робертовичем в нашем театре. Текст вошел в книгу «Тайна Просперо. Роберт Стуруа и русский театр», выпущенную в Тбилиси к юбилею мастера.
«Роберт Стуруа выпустил у нас в «Сатириконе» два спектакля: «Гамлет» У. Шекспира в 1998 году, и «Синьор Тодеро хозяин» К. Гольдони в 2002-м. И я причисляю эти работы к самым прекрасным, счастливейшим моментам нашей театральной жизни. Потому что бывают случаи, когда выпуск спектакля проходит очень тяжело, и только потом он оборачивается значительным для театра результатом. Тогда тебе этот ʺадʺ, который происходил на репетициях, уже видится в свете высокого достижения. А тут, с Робертом, и сам процесс, и результат работы мне вспоминать огромное удовольствие.КОНСТАНТИН РАЙКИН О РОБЕРТЕ СТУРУА
С самого начала его любили абсолютно все, кто с ним соприкасался. На репетициях было постоянное ощущение каких-то драгоценных встреч. Потому что он нас сразу обворожил своим обаянием, мудростью, талантом, своей совершенно удивительной личностью. Конечно, он бывал разным, и жёстким тоже, его натура очень богата. Но всё равно процесс репетиций и потом ʺигранияʺ его спектаклей – и «Гамлета», и «Синьора Тодеро хозяина» – было большим наслаждением.
С Робертом ведь связаны два совершенно великих человека – композитор Гия Канчели и художник Гоги Месхишвили, два великих представителя грузинского искусства. Стуруа – Месхишвили – Канчели – это такая троица грузинских титанов. И оба раза эта троица у нас в полной мере себя проявляла. И само название «Гамлет», тогда вступившее в невольное, но совершенно очевидное соперничество с «Гамлетом» Питера Штайна, потому что мы близко по сроку это выпускали, – это тоже придавало какое-то особое электричество всей ситуации, и необычности выпуску. Мы же сыграли премьеру этого спектакля сначала на гастролях в Екатеринбурге, его поэтому называли там «Уральский Гамлет». Выпуск совпал, слился с нашими очень большими гастролями, приуроченными к юбилею Екатеринбурга, куда мы привезли почти весь наш репертуар, 21 спектакль, и там же мы показали на зрителя первые спектакли «Гамлета».
Роберта я знаю как человека удивительного, он как целый огромный мир. Общение с таким человеком составляет богатство, драгоценность твоей судьбы. Потому что он невероятного диапазона знаний, чувствований, интересов. Он читает всю современную литературу. Например, от него я впервые услышал про Гарри Поттера – он читал это первым. Он знает всё, что происходит в мире, он необыкновенно глубокий, образованный, умный, он философ – он один из крупнейших людей, с которым я в своей жизни встречался.
***
У нас с ним произошла экстравагантная история. Как он сам про себя говорит, он человек, который «никому не говорит «нет». И я здесь никак не хочу умалить его высочайшей порядочности, но он может иногда схитрить и куда-то соскочить, как говорится, «слинять». Я помню, когда были назначены сроки репетиций «Гамлета», у него что-то поменялось, сместились даты – он ещё ставил в Аргентине – и у нас зависли наши сроки. И тогда я должен был его не упустить и шёл на всякие экстравагантные выходки, и летал на один день в Буэнос-Айрес, чтобы он мне всё-таки подтвердил, что начнёт репетировать, чтобы мы его не потеряли. Он тогда очень удивился, когда я внезапно возник перед ним на репетиции. А я договорился с одной авиакомпанией, тогда нашим партнёром, что они меня свозят в Буэнос-Айрес, просто туда и обратно. А это по времени часов 12 в одну сторону. Вот я прилетел, сразу пошёл в театр, вошёл к нему на репетицию, как ни в чем не бывало, и сказал: «Привет!» Он очень удивился: «А что ты здесь делаешь!?» Я ответил, что зашёл узнать, начнёшь ли ты у меня вот такого-то числа. Он сказал: «Ну да! Но что ты здесь делаешь?!» – «Да я вот зашёл это узнать. Теперь я спокоен и полетел обратно». И вот после такого визита ему уже было бы неудобно у нас не начать.
***
А дальше, после того, как уже произошел «Гамлет», мы случайно встретились с ним в огромной очереди в Галерею Уффици во Флоренции. А оба мы в тот день приехали из Венеции специально, чтобы попасть в Уффици, и просто стояли в разных частях этой большой очереди. И я ему тогда сказал: «Слушай, это что-то означает, давай сделаем что-нибудь». А он иногда ошарашивал меня своими почти художественно-циничными заявлениями, например, когда говорил: «Я могу поставить спектакль по заказу. Мне не обязательно ставить пьесу моей мечты и моей любви. Если тебе что-то захочется, то скажи, я поставлю». И вот я был в настроениях очарованности Венецией, этими театральными грёзами, фантазиями, которые навевает Венеция, и говорю: «Ты когда-нибудь ставил Гольдони? У него есть совершенно неизвестная пьеса с замечательными ролями «Синьор Тодеро брюзга». «Дай я прочту!» – и мы стали над этим работать. И это тоже было какое-то мистическое счастливое стечение обстоятельств. Он сам говорил, тогда во всяком случае: «Я считаю, это лучший мой спектакль, поставленный в России!». Опять той же тройной компанией – вот эта великая троица сделала в «Сатириконе» второй спектакль.
***
Стуруа, Месхишвили и Канчели… Они очень смешно общались между собой. Они друзья, и любят друг друга, и дружили много лет, поэтому говорили друг другу всякие смешные колкости, и очень смешные разные язвительные вещи друг про друга. Мы однажды ходили в Консерваторию, где оркестр и хор исполнял «Стикс» Гия Канчели. И я под впечатлением встречаюсь с Гоги Месхишвили и говорю: «Слушай, это потрясающе, я был на «Стиксе», Гия грандиозный композитор, конечно!» А Гоги сразу, не задумываясь, сказал: «Композитор хороший, человек очень противный»! В свою очередь Гия Роберту говорил: «Роберт, что с тобой случилось! Ты был такой хулиган! Ты такой стал академик, совсем не хулиганишь на сцене!» И Роберт ему давал провести несколько репетиций, когда Гия всё действие ʺукручивалʺ со своей музыкой и делал очень точные музыкальные совпадения, выстраивал на сцене акценты вместе с актерской игрой. Для него было важно, чтобы музыка не просто звучала отдельным фоном, а чтобы она была абсолютно согласована с визуальным рядом, с игрой актёров, с какими-то точными акцентами. Он выстраивал эту музыкальную согласованность. И Роберт очень это приветствовал.
Роберт на репетициях очень смешно и много показывал – всем: и актёрам, и актрисам, и в «Гамлете», и потом в «Тодеро», где по движениям выстроил такой почти балет. И показывал всегда крупно, очень преувеличенно. Когда мы уже второй спектакль делали, я ему говорю: «Слушай, ты так интересно показываешь!» И он сказал: «Да, я со времени «Гамлета» очень вырос как артист!»
***
Он очень многое сочинял именно на репетициях. И финал, который он придумал в «Тодеро» – это высший класс режиссуры. Потому что довольно однозначную комедию Гольдони с замечательной ролью вот этого столетнего старика по центру он взял и в финале изменил. Он изменил жанр. А вообще шутки с жанром, особенно, когда речь идет об огромном мастере-драматурге, – это очень опасная вещь. Успех тут приходит только к очень большому мастеру режиссуры. Это, как правило, не получается и чревато большими неудачами, ущербом для спектакля. В очках это называется «прогрессив» – когда меняется оптика внутри, одни диоптрии переходят в другие. И внутри жанра, который имел в виду драматург, вдруг взять и изменить к концу пьесы сам это жанр – это очень большой риск. А у него абсолютно получилось! Это за одну репетицию произошло, я помню её. Он что-то мучился, ему не нравилось, и вдруг он нашёл! И вот получилась эта «новая песня Стуруа на слова Гольдони». Он вдруг, не меняя слов, совершенно поменял финал. Это колоссальная сила и особенность Роберта, которой я не устаю удивляться.
Он финальную сцену вывернул в абсолютно другой, глубокий, почти трагический смысл. И этот мерзкий старикан, такая язва и однозначная вреднятина, творец зла, который никому не люб и который сам никого не любит, вдруг в конце неожиданно влюблялся в одну из героинь. Это была любовь, которая его буквально убивала. Потому что он настолько был пронизан злом, что возникшая в нем любовь делала его существование невозможным. Любовь была травмой, несовместимой с жизнью. Это было так здорово, так неожиданно и трагично. Он погибал от живого чувства, неожиданного для себя, это было совершенно прекрасно. Я помню эту репетицию, когда он сам был так вдохновлен тем, что он произвёл! И мы были под огромным впечатлением! Это решило весь спектакль.
***
К его репетициям невозможно и не нужно готовиться. Если ты готовишься к новой сцене, которую он ещё не брал, это не имеет смысла, потому что тебе никогда не придет в голову той подоплеки, которую он предложит. Вот текст перед тобой, но по какому поводу эти слова будут сказаны и в связи с чем – это каждый раз было: «Боже мой!». Мне не приходит в голову, какую он жизнь режиссирует за этим текстом, чтобы он так прозвучал! Потому что ваша фантазия довольно стереотипна и выдает вам какой-то свой вариант, но этот вариант будет совершенно не годиться по сравнению с тем, который предложит он! Вот в чём его колоссальная сила.
С «Гамлетом» он тоже разбирался очень интересно. Сделать «Гамлета» с моим участием – это было его предложение, на которое я откликнулся. И потом оказалось, что Гамлет в его толковании – это роль, которая вбирала в себя все великие мужские роли Шекспира. Это был Гамлет, в котором жил и Макбет, и Ричард III, и Король Лир. Гамлет впускал в себя в какой-то момент зло, и был очень многогранный, очень ёмкий образ, и разрушительный с точки зрения стереотипа сцены. Типа монолога «Быть или не быть». Это было что-то особенное, замечательное решение. И в спектакле были загадки для меня, которые так и остались загадками, тайнами, до сих пор необъяснимыми. Когда ты играешь у большого режиссёра, есть какие-то вещи, тайны в спектакле, которые необъяснимы даже тебе. Что это значит, я не понимал даже в смысле пространства, я как-то этому отдавался на веру. Актёр внутри спектакля всё равно не понимает, как правило, всего, и может быть, это хорошо, он существует в стихии, которой отдаётся. Такое у меня было ощущение его «Гамлета». Там очень хорошо играли мои коллеги, очень хорошая была работа и у Лики Нифонтовой, и у Наташи Вдовиной, и у Саши Филиппенко.
***
Я очень жалею, что у нас как-то не сложился третий спектакль. Что-то все время менялось, отвлекало, мешало. Он мне намекал несколько раз, мы сговаривались. Но пока не случилось… Пожелаю Роберту здоровья. Я помню, как на «Гамлете» у него что-то было со спиной, и наш помощник режиссёра Надежда Клинцова устроила ему такое вроде турника приспособление. И он сидел, как бы стоя, и руки его были подняты вверх, он ими держался за этот турник и говорил: «Я троллейбус!» Очень был похож на такой весёлый толстый троллейбус. Ситуация была смешная, и он первым смеялся. Притом, что мы занимались очень серьезными делами, репетируя «Гамлета». Он – человек, который умеет радоваться, умеет радостно заниматься вот этим делом театра. И я ему желаю, чтобы у него было ещё много радости, потому что он заслуживает этого.
Счастья желать смешно. И дело даже не в возрасте. Просто человек такого ума и глубины, такой всеохватности жизни, так умеющий следить за всем, что происходит в мире, он не может быть счастливым в буквальном смысле слова. Но он может испытывать очень большую радость от творчества, от каких-то творческих результатов, от результатов своих учеников и артистов. Вот этого я ему и желаю, потому что, мне кажется, это и есть самое главное вообще в нашей жизни – радость от творчества».
Текст: Екатерина Купреева
Фото: Александр Иванишин
