Грехи творцов и детей
Ирина Алпатова
Грехи творцов и детей
"Король Лир" У.Шекспира. Театр Сатирикон
Кажется, режиссер Юрий Бутусов еще не отошел от не столь давней постановки "Гамлета" в МХТ. А может быть, шекспировские пьесы, которые он в последнее время упорно и успешно ставит, сошлись для него на единой и неделимой территории. И в каждом новом спектакле слышны отголоски мотивов прежних, ставших мотивами общими.
"Век вывихнут" - так было в "Гамлете". В сатириконовском "Короле Лире" век не просто "вывихнул сустав", он бьется в эпилептическом припадке. И одновременное парадоксальное ощущение: а вдруг это просто выплеск буйной актерско-режиссерской энергетики? Такая отчаянная пляска на костях рухнувшего и века, и театра, и дома. Здесь всему и всем снесло крышу - в прямом и переносном смысле. Взломан пол, ободраны стены. Руины, обломки - вздыбившаяся под ногами земля, так похожая на растрескавшийся асфальт. Неизвестно куда ведущая одинокая красная дверь. Рядом еще две картинки как фрагменты случайно уцелевших декораций прежних спектаклей прежнего театра. Длинный стол на козлах, накрытый кусками картона и фанерными листами (сценография Александра Шишкина). Все это будет разъезжаться, падать, растаскиваться, потом из этих картонно-фанерных обрывков персонажи с маниакальным упорством начнут сооружать для себя хоть какое-то укрытие.
Бутусов не претендует на верное прочтение классики, это всем давно известно. Впрочем, классика и не уродует современными "версиями", лишь объединяет разноинтонационные переводы Б.Пастернака, Н.Дружинина и Н.Кетчера да слегка купирует объемнейшие тексты. Правда, не претендует и на строго выверенную графику "концепции". Не до нее. Что-либо строить пока рано, сейчас главное - выползти из-под обломков и попытаться уцелеть. Хотя бы ценой потери рассудка. "Не дай мне Бог сойти с ума" - это призыв не для персонажей бутусовского спектакля. И главное - не для Короля Лира (Константин Райкин), который совсем даже и не король. Просто человек, что, кажется, сам и вытащил ненароком из шаткой конструкции мироздания последнее скрепляющее звено. Поди теперь собери...
Бутусов затевает игру без правил, границ, времен и наций. На сатириконовской сцене смешалось в кучу все уцелевшее. Вышеупомянутая декоративная дверь может открыться в питерское парадное. Рядом - какой-то итальянский пейзаж с фонтанчиком, еще левее - рисованный уголок старой уютной гостиной. За распахнутой дверью проступает увеличенное лицо то ли японского, то ли китайского ребенка. Лир - Райкин натянет на себя какую-то пародию на боярскую шубу. Эдгар (Артем Осипов) отыщет где-то костюмчик Пьеро с длинными, до пола, рукавами. Граф Кент (Тимофей Трибунцев) напялит на себя пунцовую лакейскую униформу. Эдмонд (Максим Аверин) и Эдгар вымажут лица белой глиной, создав подобие маски японского театра. Все идет в дело, как в последнем спектакле последнего театра.
"Из ничего не выйдет ничего" - это уже цитата из "Лира". Но Бутусов-то как раз и пытается из ничего сотворить нечто. О чем, бишь, нечто? Обо всем. Бутусов уже немало опытен, но еще достаточно молод и авантюрен. И потому, выходя на старт, представляет себе, где находится финиш, но прямой и короткой дороги к нему не знает. И не хочет знать. Он желает ее сам найти, порой убегая далеко в сторону от предполагаемого маршрута, устраивая там пикник-стоянку, и вновь - к финишу. Ему неинтересна четкость линий, он предпочитает зигзаги. И вероятно, театр для него - не "работа" в исконно-кондовом понимании, но прежде всего игра.
Вот и Шекспира он в очередной раз не "ставит", но с ним и в него играет. Увлекая за собой артистов, включая маститого и именитого художественного руководителя Сатирикона Константина Райкина, который, послушно или нет, не знаю, но на эту игру соглашается. Многое выигрывает, что-то теряет, не без этого. Но ансамбля (а он, безусловно, есть - эдакий ансамблевый хаос) не рушит, одеяло на себя не перетягивает. Хотя, конечно, остается центром притяжения зрительского внимания.
В этой режиссерской игре много шуток и гэгов, едва ли не цирковых приемов. А ведь именно из клоунады некогда вырос ныне знаменитый бутусовский спектакль "В ожидании Годо". Они порой необязательны, кажутся то импровизационными, то, наоборот, тщательно придуманными. Но в тотальной игре отнюдь не раздражают. Вот Освальд (Яков Ломкин) тащит на плечах массивный каркас бутафорской лошади и тут же вопрошает шекспировским текстом: "Где тут коней поставить?" - после чего аккуратно ставит на сцену свой забавный груз. Кента - Трибунского не заковывают в колодки, но помещают в ящик из циркового аттракциона "Разрежь женщину": нелепо торчит голая нога, смешно высовывается голова. Вот Глостер (Денис Суханов), подобно Петрушке или Панчу, выскакивает из-за старенького фортепиано с петушиным кукареканьем. Вот уже готовый к безумию Лир - Райкин в трусах и веночке на голове огромными прыжками пересекает сцену. И попробуйте спросить: "Зачем?" Ну играют люди. А в любом представлении необходимо изредка разрядить обстановку и атмосферу, выпустить "пар".
Впрочем, Бутусов вплоть до самого финала не настаивает на трагедийности. Чистота жанра - не его стихия. Тем более что его театр напрямую сопряжен с жизнью сегодняшней, где мы порой барахтаемся среди тех же обломков всего сущего, как и шекспировские персонажи, не зная, что уместнее - рыдать или хохотать. Не зная, куда может завести какой-либо опрометчивый случайный поступок. Ну как в случае с тем самым королем, который вовсе даже и не король.
Лир - Райкин возлежит на огромном, грубо сляпанном столе - то ли и впрямь готовится помирать, то ли просто валяет дурака. Накрыт пестрым одеялом, которое оказывается картой государства, на нем и отмеривает, кому из дочек какой "кусок выбросить". И ничего тебе старческого, героического, тем более высокопарного. Резво вскочил на ноги, продемонстрировав самое простецкое одеяние - белая фуфайка, затрапезные штаны, черная вязаная шапочка, надвинутая на глаза. И действие тут же понесется вперед - в бешеном, скачущем ритме.
Не успеет отыграться одна сцена, как тут же, наскакивая на предыдущую, затевается следующая - слева, справа, сзади. И так будет до самой кульминации, до "бури", до того момента, когда герою предстоит осознать: неладно что-то в нашем королевстве. И сразу же ослабить путы, связывающие дух и тело, поскольку "вправить сустав" для Лира - занятие непосильное.
Наверное, это самая странная роль Константина Райкина, который давно уже с Шекспиром на дружеской ноге. Сам ставил "Ромео и Джульетту", сам играл Ричарда III и Гамлета. Но даже Ричард, созданный в содружестве с тем же Бутусовым, не говоря уже о Гамлете, был более определенным, осознающим причины и следствия порывов и страстей. Но этот Лир - существо не вполне адекватное, а играть персонажа без явного внутреннего стержня Райкину, конечно, трудно. Но в жизни даже очень опытного артиста всегда есть место новому. И Райкин шагает вслед за Бутусовым на незнакомую театральную территорию, не зная, где в конце концов окажется.
Лир Райкина неуловим и необъясним. В этом динамичном спектакле, кажется, невозможно сделать стоп-кадр и проанализировать состояние протагониста. За редкими исключениями. Лир Райкина может быть деспотом, капризным стариком и ребенком, которому все позволено и который не ведает, что творит. Он буквально иллюстрирует слова дочери о надоевшем "фиглярстве" - скидывает штаны и замирает с довольным видом, точь-в-точь неразумное дитя, знающее, что ему все сойдет с рук. Не понимая сути происходящего, начнет обвинять всех вокруг в грехах и пороках. В порыве какой-то сладкой ярости насмерть задушит Шута (Елена Березнова), причем задушит в объятиях. И лишь один раз случится страстный и искренний монолог в зал, что называется, "на разрыв аорты" - в сцене бури, когда, расшвыряв летящие в лицо газеты, Лир и Райкин станут одним целым, человеком с мощной, отчаянной энергетикой.. Но, как уже говорилось, к чьему-либо прозрению или спасению здесь это не привело.
Впрочем, Бутусов, сочиняя свою тотальную игру, вряд ли ставил эти глобальные цели. Он не искал правых и виноватых, не выносил приговоров, ничего не анализировал и не делал далекоидущих выводов. Хотя один мотив все-таки можно расслышать в этом космополитическом шуме и хаосе. Или, если хотите, нафантазировать себе, что расслышал. Мотив отцов и детей, их общих грехов, помноженных на грехи творцов, в том числе и данного спектакля. Грехов неосознанных, совершенных походя, которые нет сил, а то и желания осознать. "Какая чудная игра" развернулась на сатириконовской сцене, и сколько трупов выбросила на поверхность игровая стихия. И три мертвые девочки, Гонерилья (Марина Дровосекова), Регана (Агриппина Стеклова) и Корделия (Наталия Вдовина), которых обезумевший отец все усаживает на шаткие стульчики перед фортепиано. А они друг за дружкой сползают вниз, задевая клавиши, в первый раз издающие истинно трагические, стихийные аккорды. За такой финал - снимаем шляпу. За комок в горле, за екнувшее сердце. Но все ли в этой жизни игра - вот в чем вопрос.
Источникhttp://www.smotr.ru/2006/2006_scon_lear.htm
Издательство: Культура
Автор: Ирина Алпатова
12.10.2006
Грехи творцов и детей
"Король Лир" У.Шекспира. Театр Сатирикон
Кажется, режиссер Юрий Бутусов еще не отошел от не столь давней постановки "Гамлета" в МХТ. А может быть, шекспировские пьесы, которые он в последнее время упорно и успешно ставит, сошлись для него на единой и неделимой территории. И в каждом новом спектакле слышны отголоски мотивов прежних, ставших мотивами общими.
"Век вывихнут" - так было в "Гамлете". В сатириконовском "Короле Лире" век не просто "вывихнул сустав", он бьется в эпилептическом припадке. И одновременное парадоксальное ощущение: а вдруг это просто выплеск буйной актерско-режиссерской энергетики? Такая отчаянная пляска на костях рухнувшего и века, и театра, и дома. Здесь всему и всем снесло крышу - в прямом и переносном смысле. Взломан пол, ободраны стены. Руины, обломки - вздыбившаяся под ногами земля, так похожая на растрескавшийся асфальт. Неизвестно куда ведущая одинокая красная дверь. Рядом еще две картинки как фрагменты случайно уцелевших декораций прежних спектаклей прежнего театра. Длинный стол на козлах, накрытый кусками картона и фанерными листами (сценография Александра Шишкина). Все это будет разъезжаться, падать, растаскиваться, потом из этих картонно-фанерных обрывков персонажи с маниакальным упорством начнут сооружать для себя хоть какое-то укрытие.
Бутусов не претендует на верное прочтение классики, это всем давно известно. Впрочем, классика и не уродует современными "версиями", лишь объединяет разноинтонационные переводы Б.Пастернака, Н.Дружинина и Н.Кетчера да слегка купирует объемнейшие тексты. Правда, не претендует и на строго выверенную графику "концепции". Не до нее. Что-либо строить пока рано, сейчас главное - выползти из-под обломков и попытаться уцелеть. Хотя бы ценой потери рассудка. "Не дай мне Бог сойти с ума" - это призыв не для персонажей бутусовского спектакля. И главное - не для Короля Лира (Константин Райкин), который совсем даже и не король. Просто человек, что, кажется, сам и вытащил ненароком из шаткой конструкции мироздания последнее скрепляющее звено. Поди теперь собери...
Бутусов затевает игру без правил, границ, времен и наций. На сатириконовской сцене смешалось в кучу все уцелевшее. Вышеупомянутая декоративная дверь может открыться в питерское парадное. Рядом - какой-то итальянский пейзаж с фонтанчиком, еще левее - рисованный уголок старой уютной гостиной. За распахнутой дверью проступает увеличенное лицо то ли японского, то ли китайского ребенка. Лир - Райкин натянет на себя какую-то пародию на боярскую шубу. Эдгар (Артем Осипов) отыщет где-то костюмчик Пьеро с длинными, до пола, рукавами. Граф Кент (Тимофей Трибунцев) напялит на себя пунцовую лакейскую униформу. Эдмонд (Максим Аверин) и Эдгар вымажут лица белой глиной, создав подобие маски японского театра. Все идет в дело, как в последнем спектакле последнего театра.
"Из ничего не выйдет ничего" - это уже цитата из "Лира". Но Бутусов-то как раз и пытается из ничего сотворить нечто. О чем, бишь, нечто? Обо всем. Бутусов уже немало опытен, но еще достаточно молод и авантюрен. И потому, выходя на старт, представляет себе, где находится финиш, но прямой и короткой дороги к нему не знает. И не хочет знать. Он желает ее сам найти, порой убегая далеко в сторону от предполагаемого маршрута, устраивая там пикник-стоянку, и вновь - к финишу. Ему неинтересна четкость линий, он предпочитает зигзаги. И вероятно, театр для него - не "работа" в исконно-кондовом понимании, но прежде всего игра.
Вот и Шекспира он в очередной раз не "ставит", но с ним и в него играет. Увлекая за собой артистов, включая маститого и именитого художественного руководителя Сатирикона Константина Райкина, который, послушно или нет, не знаю, но на эту игру соглашается. Многое выигрывает, что-то теряет, не без этого. Но ансамбля (а он, безусловно, есть - эдакий ансамблевый хаос) не рушит, одеяло на себя не перетягивает. Хотя, конечно, остается центром притяжения зрительского внимания.
В этой режиссерской игре много шуток и гэгов, едва ли не цирковых приемов. А ведь именно из клоунады некогда вырос ныне знаменитый бутусовский спектакль "В ожидании Годо". Они порой необязательны, кажутся то импровизационными, то, наоборот, тщательно придуманными. Но в тотальной игре отнюдь не раздражают. Вот Освальд (Яков Ломкин) тащит на плечах массивный каркас бутафорской лошади и тут же вопрошает шекспировским текстом: "Где тут коней поставить?" - после чего аккуратно ставит на сцену свой забавный груз. Кента - Трибунского не заковывают в колодки, но помещают в ящик из циркового аттракциона "Разрежь женщину": нелепо торчит голая нога, смешно высовывается голова. Вот Глостер (Денис Суханов), подобно Петрушке или Панчу, выскакивает из-за старенького фортепиано с петушиным кукареканьем. Вот уже готовый к безумию Лир - Райкин в трусах и веночке на голове огромными прыжками пересекает сцену. И попробуйте спросить: "Зачем?" Ну играют люди. А в любом представлении необходимо изредка разрядить обстановку и атмосферу, выпустить "пар".
Впрочем, Бутусов вплоть до самого финала не настаивает на трагедийности. Чистота жанра - не его стихия. Тем более что его театр напрямую сопряжен с жизнью сегодняшней, где мы порой барахтаемся среди тех же обломков всего сущего, как и шекспировские персонажи, не зная, что уместнее - рыдать или хохотать. Не зная, куда может завести какой-либо опрометчивый случайный поступок. Ну как в случае с тем самым королем, который вовсе даже и не король.
Лир - Райкин возлежит на огромном, грубо сляпанном столе - то ли и впрямь готовится помирать, то ли просто валяет дурака. Накрыт пестрым одеялом, которое оказывается картой государства, на нем и отмеривает, кому из дочек какой "кусок выбросить". И ничего тебе старческого, героического, тем более высокопарного. Резво вскочил на ноги, продемонстрировав самое простецкое одеяние - белая фуфайка, затрапезные штаны, черная вязаная шапочка, надвинутая на глаза. И действие тут же понесется вперед - в бешеном, скачущем ритме.
Не успеет отыграться одна сцена, как тут же, наскакивая на предыдущую, затевается следующая - слева, справа, сзади. И так будет до самой кульминации, до "бури", до того момента, когда герою предстоит осознать: неладно что-то в нашем королевстве. И сразу же ослабить путы, связывающие дух и тело, поскольку "вправить сустав" для Лира - занятие непосильное.
Наверное, это самая странная роль Константина Райкина, который давно уже с Шекспиром на дружеской ноге. Сам ставил "Ромео и Джульетту", сам играл Ричарда III и Гамлета. Но даже Ричард, созданный в содружестве с тем же Бутусовым, не говоря уже о Гамлете, был более определенным, осознающим причины и следствия порывов и страстей. Но этот Лир - существо не вполне адекватное, а играть персонажа без явного внутреннего стержня Райкину, конечно, трудно. Но в жизни даже очень опытного артиста всегда есть место новому. И Райкин шагает вслед за Бутусовым на незнакомую театральную территорию, не зная, где в конце концов окажется.
Лир Райкина неуловим и необъясним. В этом динамичном спектакле, кажется, невозможно сделать стоп-кадр и проанализировать состояние протагониста. За редкими исключениями. Лир Райкина может быть деспотом, капризным стариком и ребенком, которому все позволено и который не ведает, что творит. Он буквально иллюстрирует слова дочери о надоевшем "фиглярстве" - скидывает штаны и замирает с довольным видом, точь-в-точь неразумное дитя, знающее, что ему все сойдет с рук. Не понимая сути происходящего, начнет обвинять всех вокруг в грехах и пороках. В порыве какой-то сладкой ярости насмерть задушит Шута (Елена Березнова), причем задушит в объятиях. И лишь один раз случится страстный и искренний монолог в зал, что называется, "на разрыв аорты" - в сцене бури, когда, расшвыряв летящие в лицо газеты, Лир и Райкин станут одним целым, человеком с мощной, отчаянной энергетикой.. Но, как уже говорилось, к чьему-либо прозрению или спасению здесь это не привело.
Впрочем, Бутусов, сочиняя свою тотальную игру, вряд ли ставил эти глобальные цели. Он не искал правых и виноватых, не выносил приговоров, ничего не анализировал и не делал далекоидущих выводов. Хотя один мотив все-таки можно расслышать в этом космополитическом шуме и хаосе. Или, если хотите, нафантазировать себе, что расслышал. Мотив отцов и детей, их общих грехов, помноженных на грехи творцов, в том числе и данного спектакля. Грехов неосознанных, совершенных походя, которые нет сил, а то и желания осознать. "Какая чудная игра" развернулась на сатириконовской сцене, и сколько трупов выбросила на поверхность игровая стихия. И три мертвые девочки, Гонерилья (Марина Дровосекова), Регана (Агриппина Стеклова) и Корделия (Наталия Вдовина), которых обезумевший отец все усаживает на шаткие стульчики перед фортепиано. А они друг за дружкой сползают вниз, задевая клавиши, в первый раз издающие истинно трагические, стихийные аккорды. За такой финал - снимаем шляпу. За комок в горле, за екнувшее сердце. Но все ли в этой жизни игра - вот в чем вопрос.
Источникhttp://www.smotr.ru/2006/2006_scon_lear.htm
