Сергей Сотников «Меня интересовал человек в максимально обостренных обстоятельствах»
«Близкие друзья» Евгения Водолазкина – сжатый конспект большой истории, где переплелись война и ее фантомные боли, любовь, дружба, верность, трагические ошибки, тайные знаки судьбы. Повесть-конспект, повесть-загадка, разгадывать которую взялись молодые актеры «Сатирикона» вместе со своим коллегой, актером, режиссером и педагогом по сценической речи Сергеем Сотниковым. Работа над спектаклем в условиях реконструкции театра и пандемии растянулась на год, но «аппетит» во время этой «еды» только разгорался. Специально на премьеру, которая играется в ЦДА на Арбате, приехал автор Евгений Водолазкин.
–Сергей, как сегодняшним людям говорить (и говорить ли?) про войну, когда, с одной стороны, засекречены многие архивы, почти не осталось фронтовиков, а с другой, разрастается культ победы, который, кажется, почти не оставляет возможности для глубокого и честного разговора.
– Артисты и вообще творческие люди занимаются человековедением, исследуют человека со всех сторон, а наиболее остро, ярко и парадоксально человек проявляется в экстремальных ситуациях. Война – самая экстремальная. Концентрация человеческих страданий в первой половине ХХ века оказалась запредельной. Меня интересовала не тема войны как таковой, а человек в максимально обостренных обстоятельствах. Как он выкарабкивается, как он остается (или не остается) человеком. Война часто выявляет в человеке отвратительные качества (вспомним книги Астафьева, Алексиевич и многие другие). Но при этом ценность человеческого поступка только возрастает. А касаться можно всего – главное, любить то, к чему вы прикасаетесь.
– Если говорить о человековедении, рассказ «Близкие друзья» написан так пунктирно, что мы, по большому счету, не так много узнаем о героях. Да, один из них тащил сквозь войну гроб с телом друга, но мы ничего не знаем о том, что еще он делал в Ста- линграде.
– Мы поговорили подробно с Евгением Германовичем после премьеры, и он признался, что сознательно писал такой «юродский» (его выражение),пунктирный текст, сознательно выбрал такой способ рассказа – случилось одно, а потом другое. Так, в наших воспоминаниях остаются какие-то не важные, казалось бы, подробности, а «главное» забывается. Здесь важен человеческий подвиг – верность своему другу. Совершенно потерянное сегодня качество, потому что мы сегодня в основном зациклены на себе. В рассказе описан реальный случай, о котором Евгений Германович прочел в одной из немецких газет.
– Что вас в первую очередь зацепило в ней – тема или структура?
– Я человек музыкальный, меня всегда цепляет фактура текста. Здесь – стреми- тельность, простота и тот объем, который скрыт за текстом. Повесть занимает 20 страниц, а за ними – целый пласт мировой истории с 1930-х годов до начала XXI века. Написано так мастерски легко, о чем-то вроде необязательном, но за этим сознатель- ным косноязычием – история целого мира. Так получилось, что вместо положенных трех-четырех месяцев мы работали над этим спектаклем год: уходили на карантин, болели по очереди, сделали читку онлайн, чтобы не потерять остроту. И вот что удивительно – обычно у материала бывает запас прочности, и если очень долго с ним возиться, он начинает надоедать.
А здесь, чем больше работали, тем больше парадоксов и сложностей открывалось.
– Ваш спектакль – об общечеловеческих ценностях. Его герои – немцы. Контекст, в который попадает ваш спектакль, не самый лояльный: мы видим, как осуждают школьников за эссе про немецких военных, как непросто выступать историкам на военные темы. Вы думали об этом контексте?
– Я, видимо, счастливый человек и сталкивался только с благодарными высказываниями. Готов поспорить и обсудить спектакль с любым несогласным при условии, что он его видел.
А вообще, я предпочитаю считать себя свободным человеком в свободной стране, где можно говорить обо всем. Актерство – счастливая профессия. Мы познаем человека не с помощью лабораторий и опытов, а на своей шкуре, через погружение в разные обстоятельства.
– В вашем спектакле погибший Ханс возвращается в действие как русский проводник Коля, и это отчасти меняет концепцию произведения.
– Меня этот Коля зацепил с самого начала. В повести он получает от Ральфа большие деньги, плачет от благодарности, жалости, конечности всей жизни – он только что увидел, как это бывает. Вот оно – время рождаться и время умирать. Послевоенная жизнь Ральфа – это, по сути, сказочный конец: «и жили они долго и счастливо». Но освобо- дился он не до конца. Загадочный Коля, как будто появившийся с того берега реки, помогает ему прийти к покою, когда уже не страшно, не больно и понятно, что жизнь не может закончиться просто так вот здесь.
– Почему Водолазкин так пришелся сейчас к театру и какое его произведение прямо просится на сцену?
– Просится «Авиатор» (из этого романа получилось бы замечательное кино). Когда вышли первые несколько глав в журнале, мы начали ставить его со студентами, и эта работа попала в дипломный спектакль курса Евгения Писарева «Жизнь в розовом свете». Водолазкин – тот автор, который слышит свое время, попадает в его интонацию и начинает резонировать с ним. Он в хорошем смысле прост и безыскусен, не требует построения каких-то концепций, а темы его всегда важны в общечеловеческом смысле.
– Как сегодня выстраивать свой читательский путь в океане литературы? Бросать ли неинтересную книжку? Погружаться ли в автора до конца или читать только лучшее, потому что все не успеть?
– Для начала нужно воспитывать свой литературный вкус. Как ни банально – начать с классической русской литературы. С Пушкина – сложно, его гениальную простоту сразу не осилить. С Достоевского, который тебя цепляет и переворачивает своей, как бы невнятной, небрежной, сбивающейся речью. Или с Толстого, который педантичен и безжалостен к читателю, не оставляет воздуха своим героям.
С удивительного слога Набокова для ценителей, с Бунина. Прививать детям любовь к образному ряду, который рождает только литература. А дальше... Я человек быстрый, мне всегда жалко времени на книгу, которая мне не интересна. Если автор авторитетный, я когда-нибудь к нему вернусь.
В свое время долго не мог пристроиться к Пастернаку, «Доктора Живаго» бросал раза три, пока не дорос. Верю, что нужные книги приходят сами, тем более, что у меня такое количество невероятных товарищей, старших и не старших (Дмитрий Бак, Видас Силюнас, Константин Райкин, Марина Брусникина, наши студенты, которые часто что-то сами приносят), что их советы многое во мне определяют.
