Константин Райкин презрел мирскую суету

В «Маленьких трагедиях» театра «Сатирикон» неземное и чистое кажется галлюцинацией

прогон спектакля «Маленькие трагедии», фото: РИА НОВОСТИ/Владимир Федоренко

Новая премьера «Сатирикона» «Маленькие трагедии» — спектакль напряженных контрастов. Постановка Виктора Рыжакова втягивает в водоворот сложных метафор и тревожных догадок. Драматические тексты Пушкина складываются в масштабное полотно. «Пир во время чумы» перебивается сценой из «Скупого рыцаря», потом действие опять возвращается к «Пиру», продолжаясь «Моцартом и Сальери» и «Каменным гостем». 

Вальсингам и Дон Гуан оказываются одним героем, одинаково грешным и бессильным перед неотвратимым возмездием. Образ Доны Анны расслаивается в бесконечное множество — девы-виллисы сомнамбулически движутся по периметру сцены. Неземное и чистое кажется галлюцинацией. Приземленное и низкое — осязаемо и реально.

Тон действию задает толпа — хор, статисты, гости — то ли на поминках, то ли на празднествах. Все в сером, в одеждах безвременья. Солисты ненадолго выступают на первый план, и снова тонут в общей массе. Пушкинские стихи звучат то резко, то плавно, но в основном так, как говорят сегодня, — торопливо, деловито, порой цинично.

Стереотипы сбиты. Но неожиданные интонации не ломают ни смыслов, ни ритмических конструкций. Гений поэта угадал слишком многое, и потому суровое сегодня совпало с прозрениями давно минувших дней. Людские страсти не сильно меняются от антуража эпохи, но в ситуации «здесь и сейчас» обнажаются нервы и до боли, до ужаса пугают частные (оттого и «маленькие») трагедии, разрастающиеся до планетарных кошмаров.

Конфликт отца и сына, неудавшееся свидание, спор таланта и бездаря — начальные ситуации подкупают своей доступностью: с кем не бывает? Но тут же отстраняются в неприступном величии мифа. За спинами актеров — огромный экран с птичьими стаями, небоскребами и извивами компьютерных голограмм. Мир летит то ли в небо, то ли в бездну.

На подиум поднимаются все новые актеры, на разные лады произнося монолог Дон Гуана: «Все к лучшему…». В каждом следующем чтеце все меньше и меньше человеческого, а последний и вовсе похож на обезьянку, корчащуюся в усилиях произнести нечто нечленораздельное. Предупреждение, емкое и грозное как плакат: человечество деградирует, неотвратимо и неуклонно. Но еще совсем недавно хор артистов сливался в чистом а’капелльном звучании увертюры к «Волшебной флейте» Моцарта.

Господин в старинном камзоле и парике вел диалог с резвым юношей, похожим на современного рок-певца. Диалог вечного и преходящего, подлинного и мнимого. «Нас мало избранных, счастливцев праздных», — как бы невзначай ронял Моцарт Константина Райкина. Избранничество, обреченное на непонимание и одиночество, — ведущая тема Райкина в этом спектакле, и он ведет ее даже в образе скупого барона. Но главная обязанность худрука «Сатирикона» — пристально следить за происходящим. Располагаясь поодаль, он оглядывает актеров, словно одинокий мудрец, презирающий земную тщету.

Кажется, нам уже все рассказали. Предупредили о грядущих катастрофах, подсказали верный способ спасения (что же иное, если не красота и великая музыка?). А впереди еще «Сцена из Фауста» — ернические вариации на проигранную тему. Масло масляное? Но театральная фантазия прихотливо разворачивается на 180 градусов — пушкинские строчки бегут по экрану, а на сцене ритмично сервируется роскошный стол.

С последним грозным аккордом Карла Орфа шеренга нарядно одетых дам и кавалеров на миг возникает у рампы и исчезает во тьме. Очередной пир во время чумы обрывается, так и не начавшись. Холодно. Пусто. Страшно. Но невероятно красиво и точно.