ЛЮБИМЫЙ ГЕРОЙ И ВЕЧНЫЙ СЮЖЕТ
«Сирано де Бержерак». Э. Ростан.
Театр «Сатирикон» им. А. И. Райкина.
Режиссер Константин Райкин, художник Дмитрий Разумов.
Не раз зарекалась писать про «Сирано…», ведь мной уже сказано столько на эту тему, что запас слов, кажется, исчерпан. Но премьера в театре «Сатирикон» — особый случай. Когда встречаешь человека, который не на шутку увлечен тем же, что тебе самой дорого, нет возможности равнодушно пройти мимо. Для Константина Райкина обращение к пьесе Ростана не случайно, это не очередной репертуарный спектакль, а личное высказывание большой эмоциональной силы… Нет, стоп! Не те слова… не те. Как ищет герой спектакля рифмы для «Баллады о дуэли», а еще — музыку на магнитофоне, чтобы помогала слагать монолог о Носе, так и мне надо искать словесный эквивалент увиденному.
«Сирано» Ростана для Райкина — сюжет и любимый, и саднящий. Недосказанный. В начале 90-х он сам играл де Бержерака в спектакле Леонида Трушкина (Театр Антона Чехова & Театр «Сатирикон»). Критика постановку ругательски ругала, я сама была вполне беспощадна (см. статью «Прогулки с Трушкиным», задорно я тогда писала, черт побери!). Мелодраматизм, развлекательность, «дайджест пьесы»… При этом актером в заглавной роли все были покорены. Темперамент Райкина, его экспрессия, умение работать со стихотворным текстом — все здесь работало на образ одинокого поэта, нервного, с внутренним надрывом, с чудовищными комплексами, самолюбивого до болезненности, неутомимого в своем озлоблении на всех и вся. «Темный» Сирано Константина Райкина приходил к просветлению в финале: он признавал ошибки и грехи, а накладной нос пропадал с его лица в последнем «кадре» спектакля, подсвеченном множеством электрических лампочек-звезд. Артист не раз в интервью благодарил своего друга-режиссера за то, что тот дал ему возможность сыграть одну из лучших ролей мирового репертуара, но признавался, что в вопросах вкуса они с Трушкиным разошлись. И надо сразу сказать, что та давняя красивость, отдававшая банальностью, в новую интерпретацию «Сирано» не допущена: стилистически спектакль театра «Сатирикон» безупречен. Но кое-какие связи с версией, которую когда-то вместе сочинили Трушкин и Райкин, безусловно, остались — и это говорит о том, что для Константина Аркадьевича принципиален содержательный и напряженный диалог с Ростаном. Покорно скользить по знаменитому сюжету — это не для Райкина. Взаимодействие с текстом как с живым мифом, открыто комментируемая компиляция разных переводов («вернемся снова к мужскому стилю Соловьева»), иногда — спор и даже перекраивание. Все — ради того, чтобы получился современный, живой, пульсирующий горячей энергией мысли и чувства спектакль.
Райкин ставит не только пьесу — но и «про пьесу». В этом он подобен самому Сирано, который не просто говорит стихами, как любой персонаж поэтической драмы, как все действующие лица, — он говорит «про стихи», поэзию делает объектом восхищения. Райкин любит пьесу Ростана, понятно, что он и свою труппу «подсадил» на «Сирано», и ему важно поделиться этой любовью с публикой!.. При этом заметна легкая тень смущения: да, наша обожаемая пьеса — не просто старинная, но в чем-то и старомодная, она написана по законам театра, уже невозможного сегодня. Райкин и его команда не вуалируют, а обнажают свойства ростановского шедевра, превращая их в предмет остроумных «шуток, свойственных театру».
Так, перенаселенность героической комедии Ростана дает повод к откровенно театральному ходу: два артиста, Кирилл Бухтияров и Антон Егоров, играют каждый по 12-13 персонажей с помощью плоских картонных фигур, на которых небрежно от руки написаны роли, имена и функции (от Гижи, Брисайля и Бельроза до Лизы, Буфетчицы и «Ее Дуэньи»). Толстяк Монфлери, которого Сирано сгоняет со сцены «Бургундского отеля», — это удвоенная в размерах картонка, а знаменитый мушкетер д’Артаньян, приветствующий Бержерака, шествует вдоль сцены в виде картонного всадника. Актерская задача — мгновенно перепрыгивать из роли в роль, стараясь не раскрашивать своих героев, а лишь одним штрихом намечать их абрис. Нужно держать высокий темп, не забывать об упругом ритме стиха и все время толкать вперед действие, чтобы оно летело неостановимо, неудержимо. Традиционный прием «театр в театре» — для Райкина это театр, умноженный сам на себя, несущийся по рельсам так, что снопы искр летят из-под колес на крутых виражах.
Первым биографом реального, исторического Сирано Савиньена Эркюля де Бержерака (1619 — 1655) был его друг детства Никола Лебре, написавший предисловие к посмертному изданию сочинений писателя. В спектакле этот факт использован: здесь Лебре — Константин Новичков сидит за режиссерским столиком, ведет спектакль, объявляет названия актов и номера сцен, одновременно записывая за Бержераком его новые стихи и поясняя историю Сирано для зрителей. Попутно он дает краткие энциклопедические справки об упомянутых в тексте исторических событиях, личностях или произведениях искусства. Эти факты выводятся на белый задник из мятой бумаги, строчки появляются, как на экране компьютера. Прием комментирования — свидетельство пристального и глубокого изучения материала («Сирано де Бержерак», изданный в серии «Литературные памятники», снабженный солидным аппаратом и десятками страниц примечаний, — видимо, настольная книга постановщика).
Тот же Лебре регулярно сообщает, что то или иное имя запоминать вовсе не нужно, потому что особого значения для сегодняшнего спектакля оно не имеет… Ирония здесь очень уместна. Зритель с облегчением смеется, чувствуя, как бережно ему «помогают» войти в непривычный, незнакомый мир исторической пьесы. Постепенно «сноски» становятся не нужны, о них забывают, публика уже погружена в сюжет спектакля. Но сам подход мне кажется отнюдь не лишним, в нем проявлена трогательная нежность режиссера к пьесе Ростана, к ее самобытности — пусть в чем-то устаревшей, но подлинной.
Действию этот поток маргиналий (заметок на полях пьесы) отнюдь не мешает, наоборот — в пространство спектакля проникает сегодняшний воздух, интонация автора спектакля, ведущего разговор с автором-поэтом. А что, как ни маргиналия, сама по себе современная интерпретация классической пьесы?..
Апропо, даже программка спектакля, насыщенная разнообразной информацией, говорит о том, насколько серьезно «Сатирикон» подготовился к встрече со зрителями, как заинтересован театр в том, чтобы его месседж был расслышан. Целый разворот буклета — «режиссерский мудборд Константина Райкина». Современное словечко из области дизайна, может, слегка царапает глаз, но суть не в нем, а в подборе фигур, которые важны для постановщика как ассоциации к образу Сирано, — конечно, все они поэты. Пушкин, Лермонтов, Мандельштам, Гумилев, Цветаева, Пастернак, Высоцкий — для Райкина это личности, «выбивающиеся из общего фона человеческой натуры», к тому же по достоинству оцененные лишь после смерти.
Герой Райкина — поэт, который не был услышан. Человек, чья судьба не состоялась, не сбылась. В наше время, когда всеобщая цель — победа, а не участие, когда всех интересует удачный результат, а не сложный процесс, спектакль про неудачника — это выразительный жест и принципиальное послание художника.
Сирано Райкина отказывается быть счастливым, решает не быть победителем, притом что он неутомимый дуэлянт, забияка, бросается в драку с каждым, кто случайно рядом с ним чихнул и тем самым «намекнул» на его слишком крупный нос… Но вот что делает с ним любовь — он не верит в возможность быть любимым и из страха быть отвергнутым, осмеянным не признается Роксане в своем чувстве. Драматизм сложной, раздваивающейся личности Сирано — предмет исследования.
Еще один референс для авторов спектакля — рэпер EMINƎM, его музыкальный стиль и, может быть, его облик. И, кстати, наличие у Эминема альтер эго, альтернативной творческой маски, тоже имеет значение, ведь Сирано — несмотря на желание всегда быть самим собой — нередко прибегает к маскировке, фактически у него две разных жизни, на виду и в тени. Сам заглавный герой в спектакле «Сатирикона» — современный поэт-рэпер, сутуловатый парень в черной толстовке, вязаной шапке, тяжелых ботинках. Его добрый приятель, кондитер Рагно (Павел Алексеев / Илья Рогов), покровитель поэтов и сам стихотворец, рано утром придя «на работу» в пекарню, приплясывает в больших наушниках и сочиняет свою оду миндальному печенью тоже в стиле рэп. Для постановки невероятно важна ритмическая организация. Музыка здесь — источник ритма, помощница поэзии, которая здесь главенствует — она и смысл, и форма.
Бумага, исписанная стихами, — основной материал сценографии Дмитрия Разумова. Тысячи испещренных строками и маргиналиями листков заполняют пространство, мощная струя воздуха от вентилятора сдувает их и поднимает вверх, они белой стаей порхают над площадкой. Из огромных рулонов бумаги в глубине выстроена башня, напоминающая… нет, не Нельскую, возле которой произошло знаменитое Бержераково побоище (вышел на бой с сотней противников, бился в одиночку, убил семерых), а, скорее, более знаменитую парижскую доминанту. Бесконечные, как реки, полотнища бумаги заполняет письмами к Роксане поэт де Бержерак от имени Кристиана де Невильета, а она — приехав к ним на линию фронта, — заворачивается в эти письма, и бумага, как нежное покрывало, любовно обволакивает ее тело. Кристиан же, понявший внезапно, что любят не его, а слова, сочиненные Сирано, в сумасшедшем отчаянии комкает, мнет, топчет эти бумажные полотна, превратившиеся в бурные волны, вздымающиеся вокруг него (эффектная мизансцена, которая не была бы столь выразительной без поддержки света Дениса Солнцева — белокипенная бумага выглядит невероятно красиво). И сам финал, смерть Сирано, это погружение в бумажную бездну. Поэт поднимается на гору, сложенную из листов, и проваливается внутрь, исчезая в ворохе собственных букв.
«Мне даже смерть не удалась!» Так говорит Сирано. Герой до дрожи боится быть смешным. В последнем разговоре с Роксаной его буквально ломает оттого, что смерть от удара бревна, свалившегося на голову, кажется ему нелепой, дурацкой, не героической. А вот героиню ломает оттого, что единственный любимый умирает…
Да, именно эта трактовка линии Роксаны перешла из версии 1992 года в нынешнюю, только выстроено все Райкиным гораздо более убедительно, а к тому же очень сильно сыграно молодой актрисой Екатериной Ворониной. Ее героиня — элегантная светская красавица, привыкшая к фотосессиям на всевозможных красных дорожках, пылко любит своего троюродного брата Сирано, с которым вместе выросла, играя на природе в подвижные игры где-то в окрестностях замка Бержерак. Теперь у них игры другие — это непримиримый поединок самолюбий… Сирано ждет ее в кондитерской Рагно, готовится (сочиняет послание, надевает розовый пиджак, зажигает свечку, на тарелку выдавливает горку взбитых сливок — видимо, так он представляет романтическое свидание). Она издалека бросает ему комок бумаги, это SMS: «У Нельской пробка почему-то. Опаздываю. Две минуты» (конечно, ни в одном из переводов пьесы этих слов нет). Сливки Роксана тут же вмазывает в лицо Сирано, остатки достаются ее собственным щекам, такие вот клоунские выходки у девушки — как-никак они с эксцентричным поэтом-маргиналом родня, пусть и дальняя. Но признания от Сирано Роксана так и не добилась. И назло ему… объявила своим возлюбленным Кристиана!
«С каким вы мужеством вели себя вчера!» — здесь Роксана говорит это, намекая на то, что вчерашний храбрец сейчас, на свидании с ней, трусит, боится высказать свою любовь. Она разочарованно тянет это слово «вчера», ведь накануне Сирано на ее глазах бесстрашно ринулся на соперника и поливал его насмешками и поэтическими перлами вместе с градом ударов шпаги (фантастически эффектный фехтовальный поединок с Вальвером — Антоном Егоровым). И вот сегодня это как будто другой человек…
Надо, наконец, сообщить, что в спектакле Райкина два исполнителя заглавной роли, но трактовка героя отличается только разницей индивидуальностей, а общее решение образа — едино. Это герой, всегда ведущий себя крайне вызывающе, стремящийся к независимости любой ценой, непримиримый к фальши, нонконформист, противостоящий общественной системе, ценящий свою свободу творчества выше всех остальных благ. Он готов питаться дошираком, отдав «отцовский пансион» директору театра за устроенный срыв спектакля, отказывается от покровительства де Гиша — сотрудничество с властью тире олигархами ему претит, и тут он не колеблется. Но двойственность Сирано в том, что в любви он — отнюдь не храбрец. И, по сути, сложил оружие заранее.
Персонаж Даниила Пугаёва более брутален, резок, его хрипловатый голос тембром и интонационным рисунком напоминает райкинский; Сирано Ярослава Медведева, может быть, лиричнее и нежнее. Но «кардиограмма» роли выстроена схоже. Важнейшие моменты в роли — тихий, глубоко прочувствованный, выстраданный монолог о выбранном пути свободного одиночки — исповедь, обращенная не столько к Лебре, сколько к зрителям. Договор с Кристианом о совместном «обольщении» Роксаны (зловещий оттенок придается светом, и в голосе Сирано внезапно рождается интонация искусителя). Роскошное представление, разыгранное перед де Гишем (Роман Матюнин / Илья Денискин / Никита Григорьев) — тут и клоунада, и концерт, и фонтан шуток… Классно придумана сцена на войне: когда Сирано по просьбе капитана Карбона де Кастель-Жалу должен подбодрить однополчан-гасконцев, замученных голодом при долгой осаде Арраса, он — после проникновенной речи о родине-Гаскони — закуривает самокрутку и включает магнитофон. Голос с французским акцентом поет «В лесу прифронтовом» Блантера и Исаковского. Лебре зачитывает справку о певце — Серже Генсбуре… Если бы критику было разрешено использовать слово «пронзительный» в рецензии, я бы его написала, потому что как еще описать этот момент? «Сидят и слушают бойцы, товарищи мои». До слез.
Роксана прекрасно знает, кто пишет ей письма. Бедный Кристиан (очень точная, детально выделанная роль Ильи Гененфельда) — симпатичный честный парень, обаятельный мальчик-провинциал, не расстающийся с фотоаппаратом, — ее нисколько не интересует, и за эту эгоистичную жестокость она сама себя наказывает после его смерти: монастырь, вечный траур, одиночество. Но в смертный час Сирано она с болью и страстью кричит ему что-то не совсем каноническое: «Не было в тот вечер поцелуя, я только вас люблю!..» Бержераку больно это слышать, ведь он не умеет быть счастливым.
Красивый, грустный, предельно искренний спектакль Константина Райкина и его молодых, полных жизни и таланта артистов волнует и дарит редкое ощущение подлинности. Здесь все настоящее — любовь, боль, сила и слабость.
Фото: Владимир Луповской
