Премьера в театре "Сатирикон"
Возможности сравнялись с амбициями
В "Сатириконе" состоялась премьера спектакля "Трехгрошовая опера", который театр посвятил наступающему юбилею своего основателя — Аркадия Райкина. Без преувеличения можно сказать, что это первый в России театральный проект, раскрученный по всем правилам шоу-бизнеса.
О своем намерении ставить пьесу Бертольта Брехта актер и режиссер Владимир Машков заявил год назад, и тогда же стартовала могучая рекламная кампания. В предпремьерную неделю транспаранты с анонсами премьеры уже висели поперек центральных московских улиц, как "Все на выборы!" в июне или "Христос Воскресе!" на Пасху. Накануне выпуска исполнитель главной роли Константин Райкин охрип: предварительный прогон отменили, но премьера состоялась точно в назначенный срок.
Те, кто видел прогоны "Трехгрошовой оперы" в начале августа, соревновались в догадках относительно затрат на новый спектакль. Максимальная из сумм, донесенных молвой до жадных ушей околотеатральной общественности, равнялась полумиллиону долларов. Кроме того, заранее было известно, что Мекки-ножа, против задуманного Брехтом, у Машкова в финале спасти не успевают, и потому героя Константина Райкина вздергивают-таки на виселицу "по-настоящему".
Запруженные иномарками в субботу вечером подъезды к "Сатирикону" предупреждали: на премьере будут в основном те, кому, в отличие от закулисных сплетников, есть что считать не только по чужим карманам. Вместе со скромной программкой каждый зритель получал запечатанный в полиэтилен буклет генерального спонсора спектакля компании "Би Лайн". А появление как обычно улыбающегося вице-премьера Александра Лившица подсказало острословам шутку о возможной финансовой инспекции спектакля, которую министр вознамерился осуществить лично. Помимо правительственного лика партер блистал также лицами популярных киноактеров и телевизионных ведущих. Первых, возможно, привело в театр имя Владимира Машкова на афише, вторых — драматическая роль их коллеги, ведущего телешоу "Проще простого" Николая Фоменко (он играет Пичема), но всех вместе — ожидание зрелища, которое наверняка станет претендовать на неформальный титул самого модного в наступившем сезоне.
Это не значит, что сравнение, скажем, с "Фантомом оперы" окажется в пользу Машкова, но — надо отдать этому должное — исполнительский азарт в "Сатириконе" подкреплен сноровкой, а желание встряхнуть публику — технической оснасткой. Разводящийся металлический мост через всю сцену (художник Александр Боровский) впечатляет, пиротехнические сюрпризы взрываются положенными фонтанами искр, стрельба в первом акте звучит едва ли не чаще, чем слова. Трюки и трючки подаются в строго продуманной дозировке. Среди них есть один блестящий (пантомима Полли Пичем — Натальи Вдовиной с воображаемым принцем), но все до единого рассчитаны на то, чтобы их видели, а не пересказывали или обсуждали.
Самая уязвимая из возможных точек зрения на спектакль — "со стороны Брехта". Как дважды два четыре очевидно, что никакого пиетета к первоисточнику Машков не испытывает. Что никакого влечения к принципам эпического театра у него нет. Что понятие "монтаж аттракционов" он понимает буквально. Что зонги для него вовсе не намеренные остановки действия (как подразумевал Брехт), а напротив, дополнительные толчки ритму. И слова этих зонгов резонируют не в сознании (на что опять же надеялся автор), а в барабанных перепонках. Что в новых аранжировках разрушен строй музыки Курта Вайля. Что меньше всего режиссера увлекает эффект отчуждения... Если, кстати, что и работает в спектакле на подобный эффект, так это как раз классический шлягер "Мекки-нож" в исполнении Луи Армстронга, который звучит в прологе и задает не тон сегодняшней игры, а дистанцию по отношению к традиции.
Режиссер спрямляет пути и упрощает задачи. Там, где Брехт предлагает дразнящую воображение недоговоренность, Машков предпочитает ясность и напор.
"Ой, ну как же точно ложится на нашу действительность, как они здорово угадали", — восторженно вздохнула в антракте сидящая за мной зрительница. И попала пальцем в небо. Ошарашивать зрителя аналогиями Машков не собирался. (Тем более что нравоучения Брехта всегда замешаны на иронии.) Публике, которую после третьего звонка убедительно просят отключить пейджеры и сотовые телефоны, не нужно открывать глаза на связь преступного и делового миров. Зрители давно в курсе того, что разбойник может занять пост главы полиции, а нищенство в городе превращено в самостоятельный бизнес. Поэтому дело не в срывании масок (сценические бандиты походят скорее на опереточных недотеп, чем на уголовников из Марьиной Рощи), а в том, что о мафии и коррупции, о "разборках" и нравах криминального подполья можно говорить языком не только милицейской хроники, но и упругого, праздничного мюзикла.
Налетчика Мекки Райкин играет не просто обаятельным и немного простодушным, но нетерпеливо ловящим каждую минуту жизни. Это преступник, побегу которого из тюремной клетки зал готов по-детски аплодировать. И готов поверить, что ради любимой Полли он забыл все грубые слова. Его витальная сила переливается через край, и именно поэтому он обречен: такой мир не терпит жизнерадостного протагониста. Конечно, к нему не должны были успеть с помилованием. Но и дать ему умереть тоже нельзя. Поэтому взаправду повешенный Мекки-нож взаправду же оживает и лично дирижирует финальными поклонами. Самое безопасное — радоваться чужому празднику со стороны.
