Сганарель и его господин
Определив жанр “Дон Жуана” как “неистовую комедию”, режиссер Егор Перегудов словно снимает с себя ответственность за неукоснительную верность традициям в толковании мольеровского наследия. Слову “неистовый” Владимир Даль подобрал около 15 синонимов, среди которых существуют значения: дикий, лишенный всякого смысла, разумного начала и так далее. Спектакль в “Сатириконе” обрушивается на зрителя каскадом фарсовых номеров, гремучей смесью лацци комедии дель арте с ультрасовременной отсебятиной, балансирующей на грани актерского капустника.
Устраивающиеся в зале зрители видят неподвижно сидящую над декорацией фигуру – памятник Командору, на голове и плечах которого примостились живые голуби. Символ возмездия дезавуирован еще до начала действа. К привычному обращению с просьбой публике отключить мобильные телефоны присовокуплен текст о недопустимости курения чего бы то ни было: от кальяна до самокрутки. К несказанной радости зрителей спектакль начнется появлением не сразу узнанного персонажа в мешковатом комбинезоне с самокруткой в зубах. “Это он!” – ахает зал. Константин Райкин-Сганарель лукаво улыбается и начинает монолог о пользе табака.
Впрочем, режиссер намеренно избегает прямых ответов на вопросы, что есть польза, а что вред, что морально, а что греховно. Герои пьесы существуют в пространстве, похожем на постапокалиптическое. В центре сцены художник Владимир Арефьев водружает конструкцию с лестницей-спиралью, рождающей ассоциации и с Вавилонской башней, и с Башней Татлина – двумя несостоявшимися “проектами” человечества. Строительство первой прервал Всевышний, наказав народы за гордыню, вторую запретил возвести Сталин, вождь и учитель, заменивший советским людям Спасителя. У подножья башни – обломки, кучи мусора. С колосников при каждом упоминании всуе о небесах низвергаются камни, цветочные горшки, дохлые рыбы. В этой антиутопии трудно остаться человеком, вот почему большая часть персонажей решена как маски. Гребцы, рыбаки и рыбачки, стая преследующих главного героя оголтелых девиц – забавные дзанни. В их числе Пьеро и Шарлотта в исполнении Григория Сиятвинды и Елизаветы Мартинес Карденас. Комизм состоит в том, что смуглые артисты внезапно пикируются друг с другом на северном, поморском диалекте – когда-то этот прием отлично работал в “Зимней сказке” Деклана Доннеллана в МДТ, где шекспировские персонажи изъяснялись, как колхозники из “Братьев и сестер”. Уморительно смешны братья Эльвиры, воплотившиеся в одном исполнителе Антоне Кузнецове, лихо меняющем обличья. По сути, этот маскарад-массовка лишь фон для главного сюжета – диалога Дон Жуана и Сганареля. Дуэт Константина Райкина и Тимофея Трибунцева – прекрасен: оба артиста как будто рождены для мольеровских ролей.
Кто он, современный Дон Жуан? Трибунцев играет человека столь же бесстрашного, сколь циничного, сделавшего смыслом существования потакание собственным прихотям. Его Дон Жуан невероятно азартен, он словно проверяет, насколько далеко может простираться безнаказанность, и каждый новый шаг убеждает героя в том, что границ вседозволенности не существует. Обаяние Дон Жуана–Трибунцева так же безгранично, как и его артистизм. С упоением он меняет костюмы: короткое меховое пальтецо, капитанский китель, блестящее дамское платье для соблазнения рыбачек – все впору лицедею. Удивителен монолог, адресованный отцу (Владимир Большов), в котором он обещает исправиться и начать новую жизнь. Дон Жуан произносит его с такой искренностью, что не только отец, но и зал готов ему поверить. Но это все лишь талант-ливая игра. Герой Трибунцева презирает людей (быть может, эту черту он перенял от отца-лицемера?). Ничто не поколеблет его скепсиса и неверия: ни страдания Эльвиры (Дарья Урсуляк пронзительно играет боль обманутого чувства совсем юного существа), ни ее же прощение в финале. Как не тронет его неожиданная твердость нищего оборванца (Илья Рогов), не пожелавшего богохульствовать ни за какие деньги.
Анатолий Эфрос, создатель замечательного спектакля 1973 года в Театре на Малой Бронной, показывал героя опустошенным, но и несчастливым. Недаром его Дон Жуана (Николая Волкова) сравнивали с вампиловским Зиловым (еще более сродни он был герою Олега Даля в фильме “В четверг и больше никогда”).
Сегодняшний Дон Жуан не знает рефлексии. Что же заставляет его спорить со своим антиподом, неизменным спутником Сганарелем? И почему именно эти споры составляют главный смысл спектакля? Константин Райкин видит в своем герое не моралиста и поборника духовности. Сганарель прежде всего человек сердечный, и его сердце не может смириться с жестокой схоластикой Дон Жуана. Теплом и любовью он пытается растопить лед в душе господина и воспитанника (в спектакле Перегудова нет сословных перегородок). Восклицания о пропавшем жаловании, звучащие из уст Сганареля неоднократно, – всего лишь ворчание дядьки, не теряющего надежды на то, что неуемное детище образумится. Неистовая доброта Сганареля, вера в жизнь, какой бы несправедливой и уродливой она ни казалась, вносят свет в мрачное пространство спектак-ля.
Статуя Командора спустится по лестнице, чтобы увести Дон Жуана в преисподнюю, оставив героя Райкина печалиться о пропавшем, так и не раскаявшемся грешнике.
Фото А.Иванишина
Оригинал статьи
Издательство: Экран и сцена
Автор: Екатерина Дмитриевская
06.09.2018
Устраивающиеся в зале зрители видят неподвижно сидящую над декорацией фигуру – памятник Командору, на голове и плечах которого примостились живые голуби. Символ возмездия дезавуирован еще до начала действа. К привычному обращению с просьбой публике отключить мобильные телефоны присовокуплен текст о недопустимости курения чего бы то ни было: от кальяна до самокрутки. К несказанной радости зрителей спектакль начнется появлением не сразу узнанного персонажа в мешковатом комбинезоне с самокруткой в зубах. “Это он!” – ахает зал. Константин Райкин-Сганарель лукаво улыбается и начинает монолог о пользе табака.
Впрочем, режиссер намеренно избегает прямых ответов на вопросы, что есть польза, а что вред, что морально, а что греховно. Герои пьесы существуют в пространстве, похожем на постапокалиптическое. В центре сцены художник Владимир Арефьев водружает конструкцию с лестницей-спиралью, рождающей ассоциации и с Вавилонской башней, и с Башней Татлина – двумя несостоявшимися “проектами” человечества. Строительство первой прервал Всевышний, наказав народы за гордыню, вторую запретил возвести Сталин, вождь и учитель, заменивший советским людям Спасителя. У подножья башни – обломки, кучи мусора. С колосников при каждом упоминании всуе о небесах низвергаются камни, цветочные горшки, дохлые рыбы. В этой антиутопии трудно остаться человеком, вот почему большая часть персонажей решена как маски. Гребцы, рыбаки и рыбачки, стая преследующих главного героя оголтелых девиц – забавные дзанни. В их числе Пьеро и Шарлотта в исполнении Григория Сиятвинды и Елизаветы Мартинес Карденас. Комизм состоит в том, что смуглые артисты внезапно пикируются друг с другом на северном, поморском диалекте – когда-то этот прием отлично работал в “Зимней сказке” Деклана Доннеллана в МДТ, где шекспировские персонажи изъяснялись, как колхозники из “Братьев и сестер”. Уморительно смешны братья Эльвиры, воплотившиеся в одном исполнителе Антоне Кузнецове, лихо меняющем обличья. По сути, этот маскарад-массовка лишь фон для главного сюжета – диалога Дон Жуана и Сганареля. Дуэт Константина Райкина и Тимофея Трибунцева – прекрасен: оба артиста как будто рождены для мольеровских ролей.
Кто он, современный Дон Жуан? Трибунцев играет человека столь же бесстрашного, сколь циничного, сделавшего смыслом существования потакание собственным прихотям. Его Дон Жуан невероятно азартен, он словно проверяет, насколько далеко может простираться безнаказанность, и каждый новый шаг убеждает героя в том, что границ вседозволенности не существует. Обаяние Дон Жуана–Трибунцева так же безгранично, как и его артистизм. С упоением он меняет костюмы: короткое меховое пальтецо, капитанский китель, блестящее дамское платье для соблазнения рыбачек – все впору лицедею. Удивителен монолог, адресованный отцу (Владимир Большов), в котором он обещает исправиться и начать новую жизнь. Дон Жуан произносит его с такой искренностью, что не только отец, но и зал готов ему поверить. Но это все лишь талант-ливая игра. Герой Трибунцева презирает людей (быть может, эту черту он перенял от отца-лицемера?). Ничто не поколеблет его скепсиса и неверия: ни страдания Эльвиры (Дарья Урсуляк пронзительно играет боль обманутого чувства совсем юного существа), ни ее же прощение в финале. Как не тронет его неожиданная твердость нищего оборванца (Илья Рогов), не пожелавшего богохульствовать ни за какие деньги.
Анатолий Эфрос, создатель замечательного спектакля 1973 года в Театре на Малой Бронной, показывал героя опустошенным, но и несчастливым. Недаром его Дон Жуана (Николая Волкова) сравнивали с вампиловским Зиловым (еще более сродни он был герою Олега Даля в фильме “В четверг и больше никогда”).
Сегодняшний Дон Жуан не знает рефлексии. Что же заставляет его спорить со своим антиподом, неизменным спутником Сганарелем? И почему именно эти споры составляют главный смысл спектакля? Константин Райкин видит в своем герое не моралиста и поборника духовности. Сганарель прежде всего человек сердечный, и его сердце не может смириться с жестокой схоластикой Дон Жуана. Теплом и любовью он пытается растопить лед в душе господина и воспитанника (в спектакле Перегудова нет сословных перегородок). Восклицания о пропавшем жаловании, звучащие из уст Сганареля неоднократно, – всего лишь ворчание дядьки, не теряющего надежды на то, что неуемное детище образумится. Неистовая доброта Сганареля, вера в жизнь, какой бы несправедливой и уродливой она ни казалась, вносят свет в мрачное пространство спектак-ля.
Статуя Командора спустится по лестнице, чтобы увести Дон Жуана в преисподнюю, оставив героя Райкина печалиться о пропавшем, так и не раскаявшемся грешнике.
Фото А.Иванишина
Оригинал статьи