Сломанное королевство
"Король Лир" в "Сатириконе"
Московский театр "Сатирикон" открыл сезон премьерой спектакля по трагедии Шекспира "Король Лир" в постановке Юрия Бутусова. Заглавную роль сыграл художественный руководитель театра Константин Райкин. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
"Короля Лира" традиция давно разрешает играть в отрыве от конкретной почвы. И в том, что даже самый дотошный зритель никогда не определит, где и когда происходит действие спектакля Юрия Бутусова, ничего удивительного нет. Он поставлен вне географии или истории, потому что поставлен он на обломках театра – не "Сатирикона", разумеется, дай бог всем театрам так прочно и осмысленно стоять на ногах, как получается у этого,– а на обломках, можно сказать, мирового театра. Сцена "Сатирикона" обнажена постоянным соавтором Бутусова художником Александром Шишкиным до кирпичного задника и больше всего похожа на склад декораций. Массивные красные двери ведут в никуда; виднеются не относящиеся к делу картины – из других каких-то спектаклей, фанерные листы и доски готовы стать материалом еще для каких-то постановок, а неровная отливающая серая масса, которая покрывает пол, напоминает об отвалах пустой породы.
Юрий Бутусов не боится добавлять к этой субстанции все новые и новые килограммы. Судя по этому спектаклю, он не принадлежит к режиссерам, чахнущим над златом собственного замысла,– не задумываясь отправляет в отвалы то, что еще десять минут назад могло показаться дорогим ему. Такие решения рассыпаны по спектаклю, но режиссер с легкостью отказывается от любого из них в пользу чего-то нового. Лишь бы это стало для зрителя очередным внешним раздражителем, будь то какой-нибудь странный объект оформления, переброс действия в углы широченного просцениума "Сатирикона" или появление неожиданной интонации – вроде кукареканья Глостера (Денис Суханов), скрывающегося в пианино, появления белых мертвецких масок на лицах актеров – или сильного смыслового акцента: Лир у Бутусова душит шута, которого против обыкновения играет здесь не актер, а актриса.
Раз мир лежит в обломках, спроса с театра никакого: что осталось, то и видно. А от чего именно остались те или иные обломки, додумайтесь сами. Отпустивший бороду (впрочем, недлинную) Константин Райкин играет Лира не королем, но озабоченным, упертым, сосредоточенным на какой-то важной для одного него мысли человеком. В игре его многое может казаться не слишком прочерченным, пока вдруг не придет ощущение, что райкинский Лир очень хочет сойти с ума – не боится безумия и не притворяется ненормальным, но истово жаждет помутнения рассудка. Может быть, именно оттого, что все вокруг него в развалинах, а собрать – вне его сил.
Не уверен, что это самая органичная для Райкина-актера тема. Но от спектакля в памяти остаются прежде всего две райкинские сцены. Одна – во втором акте, когда заглавный герой буквально вырастает на авансцене из вороха газет и силой своего дарования сжимает в кулаке зрительское внимание, произнося наконец-то действительно безумный и одержимый монолог. Вторая – финал, в котором Лир суетливо мечется между телами дочерей, пытаясь каждое из них прямо усадить на табуреты перед тремя роялями. Мертвые дочери оседают и падают, а Лир неустанно поправляет и поправляет их поочередно, пока свет не затухнет окончательно. Его мечта осуществилась, он стал безумным. Но за это лишен избавления смертью – не обессмертен, но обречен на муку одиночества.