Враг, который не сдается

Два худрука двух успешных театров Москвы - Константин Райкин ("Сатирикон") и Роман Козак (Театр им. Пушкина) - решили, что один театр хорошо, а два лучше. Новая премьера - "Косметика врага", поставленная Козаком по роману Амели Нотомб, - считается совместным проектом "Сатирикона" и Пушкинского и будет идти поочередно на обеих сценах. Для этого изготовлено сразу два комплекта декораций. Оба худрука заняты в спектакле в качестве артистов.

Герои Козака (Жером Ангюст) и Райкина (Текстор Тексель) встречаются в аэропорту. Они ждут посадки на рейс, вылет которого отгадывается. Отвратительный Тексель приступает к утомительной исповеди, в ходе которой демонстрирует всю изнанку своей души. У этой души, как выясняется, вообще нет лицевой стороны. Есть только изнанка. Ангюст становится психологическим заложником своего (случайного, вроде) попутчика, который не человек и не зверь. Он хуже зверя. Поведение зверя регулируется инстинктами, но у Текселя нет инстинктов, а на мораль он наплевал. Он как-то раз изнасиловал на кладбище девушку, потому что захотел ее изнасиловать. Потом - спустя десять лет - он вновь встретил ее и убил, потому что захотел убить. Потом - спустя еще десять лет - он встретил в аэропорту ее мужа и теперь вот мучает его рассказами о своих преступлениях. Потом становится ясно, что муж и отвратительный убийца это одно и тоже лицо... Вы только что поняли? Могли бы и раньше догадаться!

Написанный в форме диалога роман 37-летней писательницы сложного происхождения Амели Нотомб (родилась в Японии, росла в Америке, живет в Париже) относится к числу той интеллектуальной паралитературы, которая сейчас в большой чести, Нотомб умеет от чистого сердца простыми словами писать про сложное и умное, про которое, впрочем, уже неоднократно писали другие писатели. "Косметика врага" - это очередной перепев сделанного романтической литературой вообще и Р.Л. Стивенсоном в частности открытия, что в человеке за тонкой пленкой цивилизации, воспитанности, благоприобретенной добропорядочности таится еще и врожденная склонность к пороку. В каждом докторе Джекиле притаился свой мистер Хайд. В одном кинематографе вариаций на заданную романтизмом тему (от "Сердца ангела" Алана Паркера до "Бойцовского клуба" Дэвида Финчера) наберется чуть ли не с дюжину, причем перепевы Нотомб кинематографическим перепевам, на мой взгляд, все же уступают. В "Косметике врага" в отличие от того же "Бойцовского клуба" нет своих собственных открытий, одни только заимствования. Этим, собственно, литература и отличается от паралитературы. Последняя всегда пользуется объедками с чужого стола.

Между тем сам спектакль (к слову сказать, очень стильный, сдержанный, начисто лишенный бурно произрастающей в наших широтах сценической пошлости) в отличие от литературной основы содержит в себе некое театральное открытие. Открытие это - игра Константина Райкина. Худрук "Сатирикона" за последние годы воплотил на подмостках много самых разнообразных - жутких, гротескных, уродливых - мерзавцев и чрезвычайно в этом деле преуспел. В "Косметике врага", однако, он решил задачу иную, чем прежде. Райкин сыграл тут не злодея, а зло как таковое. Зло с пустыми глазницами. Концентрированное, но имперсональное. Сущее, но не существующее. Лишенное индивидуальности. Не злую душу, а отсутствие души. Пугающее ничто. Любопытно наблюдать, как вертлявый бес, в виде которого предстает поначалу перед нами Текстор Тексель, по ходу дела превращается в эдакую черную дыру, от которой веет смертельным холодом и которая, словно толкиеновский Мордор, притягивает к себе неокрепшие души.

На фоне такого Райкина герой Козака, на мой взгляд, должен был бы быть совсем другим. А именно - предельно индивидуализированным. Сам способ его игры (вот где пригодились бы изыски русской психологической школы) должен был бы составить прямую противоположность игре Райкина. Между тем Козак - очень, надо сказать, технично - играет деиндивидуализированного "магритовского" персонажа в черном костюме и котелке. Он не человек, а имярек. Некто. Каждый из нас. Абсолютное зло, вступающее в диалог с имяреком, - это интересно (во всяком случае, с театральной точки зрения). Но если бы с человеком - было бы еще интереснее. Для поглотителей паралитературы это отличие (имярек-человек) вряд ли существенно, но театральные люди, слышавшие о системе Станиславского, сразу отличат на сцене одного от другого.