Несчастный собственник
Роберт Стуруа поставил в "Сатириконе" комедию Карло Гольдони
Как всякий большой режиссер, выпускающий новый спектакль на московской сцене, Роберт Стуруа перед премьерой дал интервью нескольким газетам и журналам. Журналисты, в частности, интересовались, отчего на сей раз будет не Шекспир (как все здесь привыкли) , а Гольдони. Режиссер отвечал, что все время ставить одного только Шекспира уже неприлично, а Гольдони он любит давно и сильно и к тому же - вот случай! - повстречал Константина Райкина во Флоренции; там и договорились.
В этом смысле история понятна: итальянская комедия, грузинский темперамент и самая динамичная труппа Москвы - тут все сходится. Пьесу выбрал Константин Райкин. Почему - тоже не вопрос: там есть абсолютно бенефисная роль старика-самодура. У Гольдони комедия называется "Синьор Тодеро - брюзга", а в "Сатириконе" - "Синьор Тодеро хозяин". Кто бы, опять-таки, возражал: Райкин - хозяин.
Чуть только появившись на сцене - какие-то лохмотья, волосы-пакля, черные зубы, - он не то что тянет воображаемое одеяло на себя, а просто дергает его изо всех сил и заворачивается в него, как патриций в тогу. Райкин держит сюжет, остальные - ритм, иногда сбиваясь, но в общем и целом удачно. Заведомо ясно, что в глазах публики все тщание исполнителей второстепенных ролей будет сведено на нет одной райкинской репризой под названием "старик Тодеро сражается со своей парализованной рукой". Кроме руки, он всех победил: по сюжету Тодеро - домашний тиран, запирающий на ключ кофе и сахар, а пуще всего, как бывает в подобных комедиях, самодурствующий на матримониальном фронте, пытаясь выдать внучку замуж не за того, за кого хочет и она, и ее родители. Для равновесия есть еще одна пара - служанка и сын управляющего, но это обычные детали классической комедийной схемы, не нуждающейся в пересказе.
Стуруа, конечно, смещает все акценты, резко меняет тональность и ставит Гольдони почти как Шекспира: сквозь фарс просвечивает лирика, озвученная волшебными гармониями Гии Канчели. К тому же действие "Синьора Тодеро" происходит в Венеции, которая с нелегкой руки Томаса Манна давно рифмуется не с жизнью, а со смертью. Поэтому задник сцены украшен призрачными венецианскими видами работы постоянного соавтора Стуруа - Георгия Алекси-Месхишвили, а спектакль вроде бы про то, как старик осознает, что пора уходить, хотя очень не хочется; его сюжет - гротескная агония упрямства, благодатная тема, отыгранная Константином Райкиным и с чувством, и с мастерством.
За этим сюжетом, однако, спрятан другой, уже совсем не относящийся к Гольдони. В его пьесе вдова Фортуната, очевидно, служебная роль, но Стуруа услышал в игривой фамилии (фортуна! ) возможность сделать именно ее двигателем интриги: чем ближе к финалу, тем виднее, что от Тодеро здесь на самом деле не зависит почти ничего, а действием управляет героиня Лики Нифонтовой - воплощенный, хотя и слегка карикатурный соблазн. Апофеоз ее работы - финальное обольщение Тодеро, с летальным для последнего исходом.
Тодеро, впрочем, и так похож на ожившую мумию: смерть, благодаря гримерам, ему весьма к лицу. С другой стороны, самый выразительный его аксессуар - трость, которая имеет замечательное свойство самостоятельно стоять на сцене. То есть понятно, что эта пара - Тодеро и черная вдова Фортуната - ловко переводят незамысловатую поучительность просветительской комедии на язык символических оппозиций, будь то жизнь/смерть или мужское/женское.
Гольдони подобных метафор, конечно, чурается и норовит свести разговор ко всяким частностям: влюбленные, слуги, домочадцы и непременное торжество нормы в конце. Не норма, любая дикость весело вычеркиваются, Тодеро должен проиграть, и все этому рады. Кроме Стуруа, который, кажется, любит Гольдони вовсе не за то, что есть в его комедиях, а за то, чего в них нет и в помине. Но как раз этим новый "Синьор Тодеро" и интересен.
