Труффальдино из Бергамо умер в Венеции
«Синьор Тодеро Хозяин» в театре «Сатирикон»
Можно верить или не верить в судьбу, но в жизни театра, – как и в жизни человека – не бывает ничего случайного. Всемосковская слава «Сатирикона» начиналась когда-то со спектакля Романа Виктюка «Служанки» по пьесе Жене. Свою собственную известность актер Константин Райкин заслужил в оное время ролью плута Труффальдино в фильме по мотивам гольдониевской пьесы «Слуга двух господ».
Всевозможные слуги, служанки и господа с тех пор не оставляют «Сатирикон». Если вы остановитесь у тумбы с репертуаром театра, ваш взгляд непременно уткнется в такие названия, как «Слуги и снег» или «Жак и его Господин». Ясно, что названия эти подбирались вовсе не для того, чтоб критику было чем заняться, но тема господства и услужения не желает исчезать с афиши «Сатирикона». Поэтому, сами понимаете: новый спектакль Роберта Стуруа (а назвать его решили «Синьор Тодеро Хозяин» вместо «Синьор Тодеро – брюзга», как это было у самого Гольдони) вписался в эту шумную компанию слуг и хозяев совершенно естественным образом.
Пьеса Гольдони в специальном пересказе не нуждается – тот, кто читал прочие пьесы плодовитого итальянца, легко представит себе и эту. Счастью влюбленных, как водится, что-то мешает. В данном случае это «что-то» – мерзкий старикан, столетний дед невесты. Хозяин дома, пред волей которого все трепещет.
Вначале Хозяина на сцене нет, но, даже пока синьор Тодеро отсутствует, посреди сцены гордой заместительницей стоит торчком дедушкина палка. К ней с горячими речами обращается невестка Хозяина (Марина Иванова), сетуя на деспотизм старика.
Когда на сцену, бодро приволакивая конечности, выйдет сам Константин Райкин, в зале, конечно, раздастся смех, но многим сделается не по себе. Это не человек, это поношение рода человеческого. Чудовище без ног, без рук, без волос, без глаз и без зубов. Рассказывать о нем тянет примерно в том тоне, какой принят в сказках для описания самых страшных чудищ-юдищ. Дескать, вместо волос, детка, у этого старика пакля, вместо глаз – два налитых кровью кругляка, скрытых за ободками очков, вместо зубов – пугающий черный провал. Только что пламя этот монстр изо рта не изрыгает, но честное слово, лучше бы изрыгал.
Ноги и руки у синьора Тодеро, конечно, есть (это мы сперва погорячились), но живут они своей особой личной жизнью. Райкин весело цепляет то, что у обычных людей принято называть ногами, своей хозяйской клюкой и так, шаг за шагом, продвигается в нужном направлении. Иногда, впрочем, ноги могут сами по себе пуститься в эдакую пляску смерти, а левая рука, отличающаяся редким непослушанием, способна даже коварно залезть в штаны к старику и, несмотря на все его искреннее огорчение, заняться там рукоблудием – в самом точном значении этого слова.
Во время действия попутно выясняется родословие самого Хозяина. Жадный старик, немилосердно тиранящий своих близких, обмолвится, что он родом из Бергамо. Как Труффальдино. Боже мой, думаешь ты, ошеломленно глядя на этого нечеловека, на эту рухлядь, со старческим хохотком выделывающую на сцене странные коленца: неужели ловкий и сметливый упрямец из Бергамо к старости стал таким?
Гольдониевский слуга двух господ, как известно, сам был господином положения и, словно завзятый кукловод, простодушно держал в своих руках нити, с помощью которых расставались и воссоединялись влюбленные.
Синьор Тодеро – Хозяин и наивно думает, что он держит жизнь у себя в кулаке, но Стуруа видит в нем всего лишь живой труп, на время спектакля восставший из ада. И раз синьор Тодеро виртуозной актерской игрой и искусством гримера превращен в страшного персонажа волшебной сказки, то непременно должна найтись та, кто расколдует его и дарует покой. Эту важную роль Стуруа поручает второстепенному персонажу гольдониевской пьесе – вдове Фортунате (Лика Нифонтова). Она встретится со стариком в самом финале спектакля и (как в сказке) поцелует его. На наших глазах чары развеются, взгляд старика из брюзгливого станет нежным. Если бы это был фильм-сказка Александра Роу, то после волшебного поцелуя, синьор Тодеро, верно, рассыпался бы в прах прямо на наших глазах, и лично меня, видевшего игру Константина Райкина, это нисколько бы не удивило. Но в спектакле Роберта Стуруа Хозяин просто ляжет вблизи счастливых влюбленных и, вдохнув аромат доселе ненавистных ему цветов, заснет навсегда. Труффальдино из Бергамо принял, наконец, смерть в Венеции.
Видно, и не было никакого Хозяина. Был только страшный морок, привидевшийся всем нам во сне. Если вспомнить недавний спектакль Роберта Стуруа в театре Александра Калягина, где режиссер трактовал «Венецианского купца» как сон, привидевшийся мечтателю Антонио, то придется признать, что в снах господина Стуруа есть своя логика.
Но кто же истинный хозяин сна, разыгранного на сцене «Сатирикона»? Карло Гольдони? Конечно, нет. В спектакле немало иронии по отношению к мертвой, сто крат повторенной в тысячах пьес, фабуле. Может быть, сам режиссер? Но и он, как чувствуется по спектаклю, старается не навязывать зрителю никакой концепции и словно бы с изумлением всматривается вместе с нами в страшный морок, порожденный его фантазией. Актеров тоже господами положения не назовешь. Они движутся по сцене легкомысленной припрыжкой, тормозя и ускоряя шаг в такт музыке. Видно, истинная Хозяйка спектакля Роберта Стуруа, как и многих прежних его работ, - легкомысленная и ироничная музыка Гии Канчели, подчиняющая себе течение жизни. Вот вдруг откуда-то сверху донесся ритмичный насмешливый мотивчик, и актриса судорожно, сама по себе задергала руками, с изумлением взирая на свои странные телодвижения. Вот сыграно несколько тактов военного марша для синьора Тодеро, и тот бодро направляется в бой.
В одном из своих интервью Роберт Стуруа заметил: «…Я отталкиваюсь от музыки. Музыка дает почувствовать мир, который ты создаешь». Можно было б сказать и сильнее: в своих спектаклях не Стуруа использует музыку, а музыка использует его. Пожалуй, никто из известных сегодня режиссеров с такой готовностью не принимает на себя роль Слуги, старающегося исполнить капризы всевластной госпожи Музыки.
