Услышать Фауста
Почти любой классический текст обладает атмосферой. Складывается она не только из духовно-психологического ландшафта, характеров героев пьесы, но, без сомнения, из личности автора-создателя, а потому сценическое воплощение текстов с многовековой историей сопряжено с рядом неразрешимых проблем: как не оказаться во власти авторитета автора, сделать сюжет и поступки героев созвучными дню сегодняшнему, уловить (а в идеале – и передать) одновременно дух и аромат эпохи, возможно ли, наконец, всё это сегодня, в XXI веке? Ведь куда проще создать свою «фантазию на тему».
Команде театра «Сатирикон» во главе с режиссёром Сергеем Тонышевым удалось невозможное: единым ансамблем полифонично передать дух трагедии Гёте не просто современно, а затронув в каждом зрителе живые струны. Эффект, который в современном театре можно встретить нечасто: здесь и вербальное воздействие текста, филигранно проработанного и осмысленного в кропотливом застольном периоде. (В беседе с автором этих строк Сергей Тонышев удивил тем, что период такой, вопреки современным тенденциям, все же был, как были и разбор, этюды к образам и основательный подготовительный этап.) Здесь и мощное визуальное воздействие пластических решений от мизансцен до «обретения себя» в декорациях, которые дополняли и расширяли трактовку каждого образа до, наконец, единого потока света и звука – все это с первых мгновений вовлекает зрителя в одновременно полузабытую, но и хрестоматийно знакомую историю о чернокнижнике, докторе Иоганне Фаусте, и о том, как он в мрачной средневековой Германии продал свою душу… Стоп! На сцене – операционная, некто в белом халате борется за чью-то жизнь, уже безвозвратно ускользающую в вечность на операционном столе. Доктор? Фауст? Раб Божий? Нет – один из нас. Каждый.
В пронзительном исполнении Владимира Большова Фауст широко открытыми глазами доверчиво взирает на мир. И он узнаваем, трогателен как тип человека, стремящегося помочь каждому, желающий проявить сочувствие и сострадание, а заодно есть в нем и что-то подкупающе детское, когда он впервые сталкивается с Маргаритой. Любовь, доселе незнакомая философу и богослову, интеллектуалу и кабинетному учёному, делает героя Владимира Большова обнажённо открытым новому чувству и притягательно достоверным в своих порывах. Так вместе с двумя исполнителями главной роли (в состав роль исполняет Артём Осипов) режиссёр порывает с каноном образа, где доктор Фауст зачастую не столько обезличен, сколько рационален. Не случайно во множестве театральных воплощений ХХ века от постановок Густава Грюндгенса до Петера Штайна (не минуя и любимовского на Таганке начала 2000-х) Фауст обычно заслонялся Мефистофелем, прописанным у Гёте ярче, объёмнее и эмоциональнее.
Денис Суханов в постановке Сергея Тонышева органично входит во всеобщий ансамбль, не пугая и не злорадствуя, и в этом ужас, пробирающий до мурашек. Снова – один из нас, а не инфернальная трактовка абстрактного демона, нет: по-свойски комментирует он «тёмные места» текста Гёте (блестящие апарты Дениса Суханова настолько органичны, что, кажется, они всегда были в тексте трагедии), заигрывающий с Мартой, Мефистофель совсем не страшен, но вдруг… нечеловечески сверкают глаза, холодом и мраком веет от интонации брошенной мимоходом фразы, а зал замирает, реагируя не столько на текст Гёте-Пастернака, сколько на трагические сближения с днём сегодняшним; а вот внезапно и тело Мефистофеля изгибается по-змеиному совсем в нечеловеческой эмоции, нет, перед нами уже не актёр, а мерцание сквозь его плоть и кровь того самого «демонического» начала, о чём и сам Гёте много размышлял в последние годы жизни, находя черты этого демонического у Наполеона, Тамерлана, да и у себя самого. Хлёсткими фразами Мефистофель провоцирует своего нового знакомого, подначивает, искушает, ведёт к пропасти. Именно в дуэте и в диалогах Владимира Большова и Дениса Суханова в который раз проявляется сценическая гениальность перевода Бориса Пастернака, о чём следует сказать отдельно.
Крылатые фразы, которых в пьесе добрая сотня, острыми пиками улетают в зал, находя, повторим, тревожно-трагичные созвучия с днём сегодняшним. Ничего не осовременив, актёрам «Сатирикона» удаётся попасть трагедией Гёте во временнóй резонанс дня сегодняшнего. Предательство близких, вера и безверие, страсть к потустороннему и мистическому, вопросы войны и мира, политические сделки на крови и блуд на основе религии… Да, верно, Пастернак нередко отходил от оригинала довольно далеко, но таково неизменное диалектическое правило художественного перевода. Великолепно зная законы сцены, он буквально соскабливал позолоту и напластования смыслов со слов Гёте, оставляя самую суть, отдаляясь от буквы, передавал дух фразы, переводя «поэзию поэзией».
Все в спектакле, включая Маргариту (Алина Доценко и Екатерина Воронина), владеют «осмысленным стихом», донося его до зрителя. Трагедия Маргариты объемна и до боли пронзительна, её «вознесение» рождает двойственное чувство, и здесь проявляются как новизна режиссёрского приёма Сергея Тонышева, так и глубина трактовки: с нами «играют в театр». Мы видим монтировщика, деловито пристегивающего ремни, которые на штанкете через мгновение «вознесут» героиню трагедии. Но принимая условия игры, сопереживаем по-настоящему. Мне случилось быть на нескольких показах премьеры. Зал замирал, глаза зрителей наполнялись слезами, а школьницы переставали жевать конфеты. Возникало некое смятение – сплетались реальность жизни и жизненность театра. Подобных «высших точек» сплетения двух миров – нашего и театрального – в постановке немало, и нигде они не преследуют цели отразить голую сценографию, ходульную театральность: будь то операционная, больничный дворик, сцена с блуждающими огнями, режиссёр с актёрами умело «окунает» нас с головой в пространство трагедии, заставляет забыть день сегодняшний, а потом даёт щелчок по носу, чтобы мы ощутили: «а ведь сегодня – как и тогда».
Подобный семиотический перенос реальностей, конечно же, тема развёрнутого исследования, поскольку трагедия Гёте, без преувеличения, история философская, как нередко подчеркивал и сам поэт, не особенно сценичная, скорее, драма для чтения. Тем удивительна попытка обратиться и к фрагментам второй части, довести историю Фауста до логического финала или, скажем точнее, оставив этот финал открытым. Поразительно, но отказавшись от центральных героев второй части – Елены Прекрасной, Эвфориона, Гомункула, режиссёр сохранил напряжение и обнажил судьбу Фауста.
Постаревший и обезображенный, он изменился и внутренне. Стремясь к абсолютному знанию, он ослепил себя не буквально, а метафизически. Идея поиска абсолюта буквально застит ему глаза. Из робкого экспериментатора, радеющего о спасении человечества от болезней, войн, катаклизмов, он становится фанатиком абсолюта, гением, одержимым идеалами любви, войны, мира. Крушение ли это человека? Закат ли индивидуальности (что так болезненно переживают сегодня новые поколения наступившего века)? Оптимистичен ли в таком случае финал трагедии? Споры ведутся не один десяток лет, и едва ли есть в этом вопросе единая точка зрения. Какова природа того «Вечно женственного» (названного по-немецки ещё и в среднем роде), что «тянет нас» к истине, «возводит ввысь», «возносит», «привлекает» – в переводе можно выявить десяток возможных смыслов и значений? Маргарита ли это, что с небес спешит на помощь к грешной, но деятельной и в чём-то оставшейся наивной душе Фауста? Или все же Елена Прекрасная, растаявшая не так давно, как грёза? Наконец, куда устремился бы Фауст, если бы душа его (спасённая архангелами) вновь обрела бы плоть? Кем бы он стал сегодня? Возможно, он научился бы сострадать, любить людей, а не только свою идею человечности и всемирного братства.
Название, вынесенное в заглавие спектакля – «Как Фауст ослеп», соотносится и с одной из самых противоречивых и сложных книг старого Гёте – с его трактатом «Учение о цвете». Полностью на русском языке он еще недоступен. Самое трудное, говорил поэт, видеть то, что у тебя перед глазами. Мы стремимся принять очевидное, грустим о минувшем, заигрываем с будущим, а настоящее проходит мимо нас. Спектакль «Сатирикона» – повод задуматься о дне сегодняшнем.
Чего нет в этой постановке? Что не увидит зритель? Театральности, неправды, фарса и надуманной философии. Все максимально обнажено, и если иногда эмоции и перехлёстывают, слегка заслоняя текст, то это лишь от желания глубже вжиться в него, понять его суть. Нет в спектакле и столь ожидаемого сегодня «дайджеста», краткого комикса «по мотивам». За полчаса Фауста не одолеть. А вот тем, кто захочет погрузиться, увидеть и услышать Фауста, а возможно, и посмотреть на мир его глазами, спектакль посмотреть необходимо. Возможно, именно тогда всё то привычное и зачастую безрадостное, что мы видим каждый день перед глазами, обретёт новые смыслы, форму и цвет.
